Книга о друзьях - читать онлайн книгу. Автор: Генри Миллер cтр.№ 23

Я познакомился с вдовой, когда давал уроки музыки — за тридцать пять центов в час — в доме ее подруги Луизы. Я учил дочь Луизы играть на фортепьяно. После уроков матушка отсылала дочь в комнату и пыталась меня соблазнить. Однажды вечером я был безрассудно близок к тому, чтобы быть соблазненным, ничего не зная о том, что у нее сифилис и что она спит с негром, который работает в мастерской по ремонту велосипедов и время от времени чинит мой велик. Его звали Эд. В общем, так или иначе, однажды вечером я прощался с Луизой у двери, как вдруг в замке повернулся ключ. Прежде чем Эд открыл дверь, хозяйка дома успела запихнуть меня за занавеску. Я слышал, как она с дрожью в голосе спросила:

— О, это ты, Эд? Я не ждала тебя так рано. Проходя мимо, он слегка коснулся меня, не подозревая, что за шторой кто-то есть. Думаю, в противном случае он бы прикончил меня на месте. Никогда не забуду, как ласково проворковала эта шлюха:

— О, это ты, Эд?

«Встретимся сегодня в стране грез» и «Сияй полная луна для меня и моей девчонки». Сейчас эти песни вызывают ностальгию по 50-м и 60-м годам. Все были помешаны на двух этих песнях — а тогда по песням действительно сходили с ума, не то что сегодня. Мир, я бы даже сказал, наш мир был в самом цвету. Уверен, что никто из моих ровесников не забыл те песни. Это было время открытых трамваев, Трикси Фриганза, Элси Дженис, Джорджа М. Коэна и Чарли Чаплина, танцевальных площадок, многодневок и маленьких букетов фиалок для любимых женщин. Тогда Нью-Йорк действительно был гламурным, столько всяких знаменитостей без устали радовали публику. Великие борцы, такие, как Джим Лондос, например, или Эрл Кэддок, исполнитель лучших в мире захватов, не то что нынешние слабаки… Сильнейшие боксеры — Фицсимон, Корбетт, Джим Джеффриз, Джек Джонсон. Чудесные велосипедисты и игроки в поло. Никакого вам футбола и баскетбола. Никакого Элвиса Пресли и этих сумасшедших уродов из «Мун-догмэйн». Так и вижу себя за пианино, как я пытаюсь сыграть что-нибудь, что бы понравилось Коре. Сам я больше всего любил «Встретимся сегодня в стране грез», ведь именно там я и проводил все свое время — в долине грез. Странно, но мысль о сексе с Корой никогда не приходила мне в голову. Не то чтобы я считал ее настолько неприкосновенной, что не решился бы при случае как следует отодрать. Просто любовь моя к Коре была из тех Любовей, с большой буквы «Л», что упираются верхушкой прямо в небеса. А я тогда не смешивал любовь и секс, из чего понятно, каким же недомерком я был.

Мне страшно нравилось сидеть с Корой в трамвае и по пути на мыс Рокауэй или Шипшед-Бей горланить что есть мочи «Сияй полная луна» или «Я не хочу оставить мир в огне…». Сколько таких песенок мы знали! Все они пришли с Тин-Пэн-аллеи, «маленького Бродвея», как мы говорили. А теперь что? Не Бродвей, а выгребная яма! Эффектность превратилась в непристойность, знаменитости исчезли, а шлюха Линда Лавлейс, которая может заглотнуть даже самый здоровый перец, считается большой шишкой. Только потому, что способна хорошо разинуть рот! Вы только подумайте!

Все было иначе, и, наверное, поэтому мы с Максом Уинтропом, будучи уже великовозрастными лбами, могли резвиться словно дети на ферме в Нью-Джерси, где он поправлялся. Стояла ранняя весна, ночью и по утрам подмораживало. Мы спали под стегаными пуховыми одеялами, потому что в спальнях было, мягко говоря, не жарко. Мори, племянник Макса, то ли умственно отсталый, то ли просто слетевший с катушек, а может, и то, и другое, спал с нами в одной комнате. Мы целыми часами валялись, рассказывая друг другу разные истории или обмениваясь анекдотами. Мори считал своего дядюшку Макса чуть ли не Господом Богом и был готов ради него на любые жертвы. Макс же, со своей стороны, обращался с племянником как и положено обращаться с дурачками — шлепал, обзывал, заставлял его делать такое, от чего родители мальчика вряд ли пришли бы в восторг. Но чем хуже он с ним обращался, тем больше племянник благоговел. Он даже, видимо, из благодарности нашел где-то несколько девиц и преподнес их своему дядюшке, так сказать, на серебряном блюдечке с голубой каемочкой. Все это было как раз по Максу — я уже говорил, что он умел строить из себя великий авторитет. По вечерам он садился за орган и играл для родителей Мори, а они с удовольствием слушали, даже не подозревая, какого монстра у себя приютили.

По ночам Мори надрывал живот от смеха, глядя, как Макс передразнивает его предков. Макс мог спокойно выставлять их полными придурками, не опасаясь задеть сыновние чувства Мори. Тот всегда смеялся над любой дядиной шуткой, да я и сам ухохатывался, впрочем, прекрасно отдавая себе отчет в том, что представляет собой Макс. Дома он хороший отец и муж, на работе — прекрасный врач, корифей за бильярдным столом, развратник на танцах, а уж со спущенными штанами — Приап собственной персоной. И все эти типы преспокойно уживались в одном человеке, известном миру под именем Макса Уинтропа, друга Генри Миллера. Среди наших знакомых мы считались друзьями не разлей вода. Однако, несмотря на всю свою общительность, я был скорее одиночка и к тому же во многом разительно не похож на членов нашего клуба. То же самое происходило в детстве на улице — меня все считали своим другом, тогда как я был совершенно равнодушен к тому, кто набивается ко мне в друзья. Тем не менее я, не задумываясь, шел на жертвы — например, продавал велосипед или закладывал часы, — чтобы кто-нибудь из этих так называемых друзей не загремел в тюрьму за мелкую кражу.

Надо быть подростком в душе, чтобы придавать значение рукопожатиям и секретным паролям и испытывать неподдельную радость при встрече, если разлука составляет всего одну-две недели. Из всех нас я, пожалуй, был самым эмоциональным. Когда я видел, как Джордж Элфорд достает из футляра скрипку и настраивает ее, у меня на глаза наворачивались слезы. Я обожал его игру — он предпочитал композиции в миноре и прекрасно исполнял партию второй скрипки. Параллельно с этим он медленно убивал себя с помощью алкоголя, табака и женщин. Чахоточный вид придавал ему сходство с Шопеном, играл он всегда с полной отдачей, но, кроме этого, ровным счетом ничего не умел — разве что любить и быть любимым.

В самом начале существования «Общества Ксеркс» у меня была жаркая работенка в одной цементной компании. Я занимался там сортировкой документов, и, очевидно, не слишком удачно, хотя научить этой работе можно было бы и полного идиота. Я же был слишком повернут на своем велике и отношениях с вдовой и, конечно, нимало не интересовался работой. Мой босс, вспыльчивый канадец, взрывался от каждой моей ошибки. Уверен, что он считал меня просто дебилом и поэтому платил позорную зарплату. Тогда взрослые мужчины, женатые, даже с детьми, получали всего-то пятьдесят долларов в месяц, мне же выдавали долларов пятнадцать-двадцать.

Вообще в нашей компании мало кто знал цену деньгам, только у осторожного и бережливого Макса всегда водились деньжата. Я, например, мог просадить карманные деньги на неделю за одну ночь, и оставшееся время мне приходилось голодать или занимать пять центов, чтобы купить шоколадку. Я был тем еще сластеной. Тридцать пять центов, заработанные уроком музыки, исчезали, не успевал я дойти до дома, потому что я покупал две банановые плитки по пятнадцать центов. Иногда я так злился на себя за это, что просто швырял оставшиеся пять центов в канаву, хотя потом был готов ползать на коленях под дождем, подбирая мелочь, брошенную мне из жалости.