Книга о друзьях - читать онлайн книгу. Автор: Генри Миллер cтр.№ 22

Мы оба играли на пианино, и это нас объединяло. Макс играл лучше, зато я серьезнее относился к занятиям. В знаменитом «Обществе Ксеркс», которое мы организовали, все умели играть на каком-нибудь музыкальном инструменте.

В школе мы с Максом и еще с дюжиной неевреев образовывали что-то вроде анклава на территории, сплошь заселенной евреями. Учителя, поголовно евреи, причем все со странностями, оказывали нам заметное предпочтение. Между евреями и гоями обходилось без открытых конфликтов, но и те, и другие тщательно старались не смешиваться. Ничто так не било по нашему самолюбию, как успехи мальчиков-евреев в спорте. Они божественно играли в гандбол, словно эту игру придумали специально для них. Мы никогда не ходили к ним в гости. Несмотря на благосклонное отношение учителей к нашему нееврейскому меньшинству, среди остальных находилось множество стеснительных и замкнутых ребят, которые успевали по всем предметам, а мы в отместку старались всячески их унижать и третировать. Евреи вообще учились как черти, тогда как мы не воспринимали занятия всерьез.

В третьем классе средней школы я по уши влюбился в Кору Сьюард, которая, увы, жила ближе к дому Макса, чем к моему. Макс видел ее часто и относился к ней довольно небрежно. Для меня это автоматически означало, что он в нее не влюблен. Макс вообще никого не любил по-настоящему. У него на уме был только секс, и этот, скажем так, «недостаток» определял его жизнь. Все мои друзья и в школе, и вне ее знали, что я схожу с ума по Коре, и очень меня жалели. Что за ирония! Как будто высший дар — это не любить! Вообще-то все мои друзья сами были «влюблены», если это можно так назвать: у всех имелись подружки, с которыми они гуляли и ходили на вечеринки, но при этом большинство моих приятелей еще оставались девственниками. Тем не менее они видели своих девчонок регулярно, я же встречался с Корой редко — только на вечеринках. Потанцевать с ней было великим наслаждением, я весь дрожал, обнимая ее. На этих вечеринках мы невинно играли в «Поцелуй с подушкой» и «Почту» и умудрялись славно проводить время, не напиваясь. Бутылка пунша — и вот мы уже думать забыли о спиртном.

Скоро я привык ужинать второпях, практически на ходу, выбегая из дому. Мой вечерний маршрут был неизменен — долгий, долгий путь к дому Коры на Девоуи-стрит и обратно. Я никогда не останавливался, чтобы позвонить в ее дверь и поболтать с ней, а просто брел мимо, жадно глядя на окно в надежде увидеть ее силуэт, чего, впрочем, так ни разу и не случилось за три или четыре года моих неустанных скитаний в округе. Все это естественным образом сошло на нет, когда я познакомился с вдовой и начал трахаться с ней. Не то чтобы я разлюбил Кору. О нет! Я думал о ней, даже раздвигая вдовушке ноги, мои мысли всегда были заняты ею. Видимо, именно это и называют первой любовью — страшная глупость, по мнению многих. Как удручающе равнодушны люди к настоящей любви и как они завидуют ей! Я всегда говорил и говорю сейчас — не исключено, что именно о Коре я подумаю в последний момент перед смертью. Я могу умереть с ее именем на устах. (С другой стороны, если она все еще жива и я однажды наткнусь на нее на улице, — вот будет незадача!)

У Макса появилась новая обязанность — держать меня в курсе того, что делает Кора. Кажется, его жена даже стала ее подругой, хотя мне сложно вообразить, что между ними могло быть общего. Разумеется, Макс расценивал мою любовь как заболевание. Он считал меня неизлечимым романтиком. Я уже говорил, что его интересовала только койка, так что неудивительно, что в конце концов он стал гинекологом. Хотя, если уж быть до конца откровенным, мой приятель вскоре решил, что это незавидная работенка. Он то и дело доверительно сообщал мне:

— Нет ничего более мерзкого, чем копаться у них там целыми днями.

И все же никакие эмоции не мешали ему иметь все, что движется, хотя он и подумывал для удобства переквалифицироваться все же в психолога или психиатра. Макс заявлял, что все женские недомогания лечатся легко — пациентке требуется изрядная порция качественного секса. С течением времени он завел себе несколько довольно известных девиц из театрального мира и снабжал меня подробностями их личной жизни и строения их влагалища. Отыметь их не составляло проблем, и они вроде даже были благодарны ему за его старания. Однако, несмотря на всю свою ловкость и смекалку, Макс то и дело попадал в неприятности, из которых, впрочем, с блеском выпутывался. По-моему, любопытное наблюдение: то, что тогда считалось аморальным, сейчас действительно отстаивается некоторыми аналитиками как лучшая терапия. И даже если терапию отбросить в сторону, понятно, что женщина, которую регулярно и со знанием дела трахают, — счастливое создание. Если женщина по пути на работу мурлычет или даже напевает что-то себе под нос, велика вероятность, что она хорошо покувыркалась ночью.

Когда Максу было двадцать один, он свалился с тяжелой пневмонией и мог бы даже умереть, если бы не материнская забота. Когда он уже был вне опасности, родители решили отправить его к одному родственнику на ферму для окончательного выздоровления. Я получил разрешение от отца, у которого я тогда работал, провести неделю или дней десять с Максом. Я уже рассказывал об этой поездке в «Плексусе» и поэтому повторяться не буду. Суть в том, что, как ни трудно в это поверить, два взрослых человека вроде нас могут вести себя как сущие дети. Я на редкость здорово проводил время в ту неделю на ферме, затерянной где-то в Нью-Джерси. Даже там, никого не зная, мой приятель быстро раздобыл себе девчонку, с которой встречался под мостом, где использовал ее по полной.

В Максе, бесспорно, была актерская жилка: он умел сохранять невозмутимый вид и придавать своим словам авторитетность, а при необходимости — подпустить сентиментальности (кстати, вполне искренней). Мы с ним, несмотря на то, что нас принимали за братьев, сильно отличались друг от друга. Даже в лучшие годы нашей дружбы я презирал многое из того, во что он верил и что ставил на первое место. Он всегда предсказывал мне сложную жизнь и, естественно, не ошибся. Вот этого я в Максе и не любил — вечную правоту, плод неумолимо стандартного мышления.

Зато родители всех участников нашего клуба в Максе души не чаяли. Он олицетворял для них идеал молодого человека, мы же на его фоне выглядели какими-то отходами производства. Впрочем, ничьи оценки не мешали нам отлично проводить время. Даже предки были вынуждены признать, что мы знаем в этом толк: больше всего они любили слушать, как их чада играют и поют. Кстати, ни одного музыканта из нас так и не вышло, да и, строго говоря, вообще из нас ничего не получилось. Нам было дано всего несколько ярких лет, а после того, как общество распалось, мы смешались с толпой служащих и родительствующих ничтожеств.

Иногда я спрашиваю себя, зачем пишу эту книгу, ведь большую часть событий я уже подробно описал в других романах. И все-таки я чувствую, как что-то вынуждает меня изложить все это снова, пусть в двадцатый раз. Может, я просто зациклен на собственной жизни? Уж не воображаю ли я, что она чем-то отличалась от существования большинства людей? Боюсь, что да. И самое странное, что именно сейчас, описывая это все по-новой, я вижу себя как личность — объективно. Я вовсе не слеп по отношению к моим ошибкам и не так уж горжусь своими свершениями. Меня гораздо больше интересует роль чуда в моей жизни. Даже, скажем так, место волшебства в ней. Я выбирался из ситуаций, которые свели бы в могилу или разрушили до основания любого другого. Вот вам маленький пример.