Искренне Ваша Джильда Глен».
Томми кивком отпустил мальчика и передал записку Таппенс.
– Удивительно! – воскликнула Таппенс. – Очевидно, она все
еще думает, что ты священник.
– Нет, – задумчиво ответил Томми. – По-моему, она как раз
поняла, что я им не являюсь. Эй, что это такое?
«Это» было молодым человеком с огненно-рыжими волосами,
вздернутым подбородком и в весьма поношенном костюме. Войдя в бар, он стал
ходить туда-сюда, что-то бормоча себе под нос.
– Черт! – неожиданно громко произнес рыжеволосый мужчина. –
Именно это я и сказал: черт!
Он плюхнулся на стул рядом с молодой парой.
– Черт бы побрал всех женщин! – продолжал молодой человек,
свирепо глядя на Таппенс. – Можете жаловаться, если хотите. Пускай меня
вышвырнут из отеля. Мне это не впервой. Почему мы не можем говорить то, что
думаем? Почему мы должны скрывать свои чувства? У меня нет настроения быть
вежливым. С удовольствием бы взял кое-кого за горло и медленно придушил.
Он сделал паузу.
– Какое-то конкретное лицо? – осведомилась Таппенс. – Или
кого угодно?
– Конкретное лицо, – мрачно отозвался молодой человек.
– Весьма интересно, – заметила Таппенс. – Расскажите
поподробнее.
– Меня зовут Райли, – представился рыжеволосый. – Джеймс
Райли. Возможно, вы слышали это имя. Я написал томик пацифистских
стихотворений, по-моему, получилось недурно.
– Пацифистских? – недоверчиво переспросила Таппенс.
– Да, а что? – воинственно осведомился мистер Райли.
– Нет-нет, ничего, – поспешно сказала Таппенс.
– Я за мир во всем мире, – свирепо продолжал мистер Райли. –
К дьяволу войну! И женщин! Ох уж эти женщины! Видели существо, которое только
что отсюда вышло? Она именует себя Джильда Глен. Боже, как я обожал эту
женщину! И уверяю вас: ее сердце, если таковое вообще имеется, отдано мне.
Когда-то она любила меня, и я мог бы заставить ее полюбить меня снова. Но если
она продаст себя этой куче грязи, лорду Леконбери, помоги ей бог! Я задушу ее
собственными руками!
Внезапно он встал и выбежал из бара.
Томми поднял брови.
– Весьма возбужденный джентльмен, – пробормотал он. – Ну,
пошли, Таппенс?
Когда они вышли из отеля, в холодном воздухе сгущался туман.
Следуя указаниям Исткорта, Томми и Таппенс свернули налево и через несколько
минут вышли к Морганс-авеню.
Туман усиливался, проносясь мимо них мягкими белыми
облачками. С левой стороны виднелась каменная ограда кладбища, а справа – ряд
маленьких домиков. Вскоре они кончились, и их место заняла высокая изгородь.
– Мне становится не по себе, Томми, – сказала Таппенс. –
Туман и тишина, как будто мы за несколько миль от цивилизации.
– В тумане все так себя чувствуют, – согласился Томми. –
Плохая видимость создает такой эффект.
Таппенс кивнула:
– И ничего не слышно, кроме наших шагов по тротуару… Что
это?
– Ты о чем?
– Мне показалось, что я слышу шаги позади нас.
– Если ты не прекратишь себя накручивать, то через минуту
увидишь привидение, – предупредил Томми. – Не будь такой нервной. Или ты
боишься, что призрак полисмена положит тебе руку на плечо?
Таппенс пронзительно вскрикнула.
– Не надо, Томми! Теперь я все время буду об этом думать. –
Она обернулась, вглядываясь в обволакивающую их белую пелену. – Снова шаги!
Теперь они впереди. Неужели ты не слышишь, Томми?
– Что-то слышу. Да, шаги позади нас. Кто-то еще спешит к
поезду. Интересно…
Внезапно он застыл как вкопанный.
Густая пелена перед ними раздвинулась, словно занавес, и на
расстоянии менее двадцати футов возникла гигантская фигура полисмена, как будто
материализовавшаяся из тумана. Во всяком случае, именно такой она представилась
разгоряченному воображению молодой пары. Пелена отступила еще немного – теперь,
словно в театре, появилась маленькая сцена: голубой полисмен, алый почтовый
ящик, а дальше по дороге очертания белого дома.
– Красное, белое и голубое, – промолвил Томми. – Чертовски
живописно. Пошли, Таппенс, бояться нечего.
Он уже понял, что полисмен настоящий и, более того, вовсе не
такой огромный, каким показался в первый момент.
Но когда они двинулись по дороге, сзади снова послышались
шаги. Мимо них быстро прошел мужчина, свернул в ворота белого дома, поднялся по
ступенькам и оглушительно застучал дверным молотком. Его впустили как раз в тот
момент, когда Томми и Таппенс подошли к полисмену, смотрящему ему вслед.
– Джентльмен, кажется, спешит, – заметил полисмен.
Он говорил медленно и задумчиво, словно давая мыслям
созреть.
– Этот джентльмен из тех, которые всегда спешат, – отозвался
Томми.
Полисмен устремил на него подозрительный взгляд.
– Это ваш друг? – осведомился он. В его голосе также звучало
подозрение.
– Нет, – ответил Томми. – Это не мой друг, но я случайно
знаю, что его фамилия Райли.
– А-а! – протянул полисмен. – Ладно, пойду дальше.
– Не могли бы вы сказать, где белый дом? – спросил Томми.
Констебль мотнул головой вбок.
– Вот. Он принадлежит миссис Ханикотт. – Помолчав, он
добавил, очевидно желая поделиться ценной информацией: – Нервная особа. Вечно
опасается грабителей и просит меня проверить, не бродит ли кто поблизости.
Пожилые женщины все таковы.
– Пожилые? – переспросил Томми. – А вы случайно не знаете,
не гостит ли здесь молодая леди?
– Молодая леди… – задумчиво повторил полисмен. – Нет, не
знаю.
– Возможно, она остановилась вовсе не здесь, Томми, –
сказала Таппенс. – Да и в любом случае она вышла сразу перед нами и, может
быть, еще не успела сюда добраться.
– Теперь я вспомнил, – внезапно произнес полисмен. – Минуты
три-четыре назад я видел с дороги, как в эти ворота вошла молодая леди.
– В накидке, отделанной горностаем? – быстро спросила
Таппенс.
– У нее на шее было что-то вроде белого кролика, – кивнул
полисмен.
Таппенс улыбнулась. Полисмен двинулся в том направлении,
откуда они пришли, а Томми и Таппенс повернули к воротам белого дома.