– Инесса Вероне, так меня зовут теперь, – пробормотала она.
– Испанка, вышедшая замуж за француза. Что вам от меня нужно, мсье Пуаро? Вы
ужасный человек. Выжили меня из Лондона. Полагаю, вы расскажете великой мадам
Оливер все обо мне и изгоните меня из Парижа? Мы, бедные русские, тоже должны
как-то жить, знаете ли!
– Нет, мадам, дело куда серьезнее, – сказал Пуаро,
рассматривая ее. – Я предлагаю пойти на соседнюю виллу и освободить мистера
Холлидея, если он еще жив. Я знаю все, как видите.
Я увидел, как она внезапно побледнела. И закусила губу. А
потом заговорила со своей обычной решительностью:
– Он еще жив… но он не на той вилле. Идемте, мсье. Я
заключаю с вами сделку. Свобода для меня – и жизнь для мистера Холлидея, а
заодно для вас.
– Принимаю, – кивнул Пуаро. – Я и сам хотел предложить то же
самое. Кстати, вы работаете на Большую Четверку, мадам?
И снова смертельная бледность залила ее лицо, но она не
ответила на вопрос моего друга.
Вместо этого она спросила:
– Вы позволите мне позвонить? – и, подойдя к телефону,
назвала номер. – Это номер той виллы, – пояснила она, – где находится в плену
ваш друг. Вы можете сообщить его полиции – но гнездышко опустеет к тому
моменту, как они туда явятся. Это вы, Андре? Да, это я, Инесса. Маленький
бельгиец все знает. Отправьте Холлидея в отель и сматывайтесь.
Она повесила трубку и с улыбкой повернулась к нам.
– Вы поедете с нами в гостиницу, мадам.
– Разумеется, именно этого я и ожидала.
Я поймал такси, и мы все вместе поехали в отель. По лицу
Пуаро я видел, что он сбит с толку. Все выглядело уж слишком просто. Наконец мы
добрались до отеля. Нам навстречу вышел портье.
– Там приехал какой-то джентльмен… он в вашем номере. Он
выглядит очень больным. С ним приехала сиделка, но она уже ушла.
– Все в порядке, – сказал Пуаро. – Этот человек – мой друг.
Мы вместе поднялись по лестнице. В кресле у окна сидел
изможденный молодой человек, выглядевший просто ужасно. Пуаро подошел к нему.
– Вы – Джон Холлидей? – Человек кивнул. – Покажите мне вашу
левую руку. У Джона Холлидея есть родинка под левым локтем.
Человек засучил рукав. Родинка была на месте. Пуаро
поклонился графине. Она повернулась и вышла из комнаты.
Стакан бренди отчасти оживил Холлидея.
– Бог мой… – прошептал молодой человек. – Я прошел через ад…
через ад… Это просто демоны и дьяволы в человеческом облике… Моя жена… где она?
Что она думает? Они твердили мне, что она поверит… поверит…
– Она не поверила, – твердо сказал Пуаро. – Ее вера в вас
ничуть не поколебалась. Она ждет вас… она и ваше дитя.
– Слава богу… Я с трудом верю, что снова свободен.
– Теперь, когда вы немного пришли в себя, мсье, я хотел бы
выслушать вашу историю с самого начала.
Холлидей посмотрел на него с каким-то странным выражением.
– Я… ничего не помню, – сказал он.
– Что?!
– Вы когда-нибудь слышали о Большой Четверке?
– Кое-что слышал, – сухо ответил Пуаро.
– Вы не знаете того, что известно мне. Они обладают безграничной
силой. Если я буду хранить молчание, я буду в безопасности… а если я скажу хоть
слово – не только я сам, но и все, кто мне дорог, подвергнутся невыразимым
страданиям. И это не предположения. Я знаю. И я… я ничего не помню.
И, с трудом поднявшись, он вышел из комнаты.
На лице Пуаро отразилась озадаченность.
– Так, значит, вот оно как? – пробормотал он. – Большая
Четверка снова выиграла. Что это у вас в руке, Гастингс?
Я протянул ему.
– Графиня написала перед уходом, – пояснил я.
Пуаро развернул записку. Там было написано: «Au revoir
[12]
–
I.V.».
– Она подписалась своими инициалами… I.V. Возможно, это и
случайность, но ее инициалы как раз и обозначают римскую четверку… Хотел бы я
знать, Гастингс, хотел бы я знать…
Глава 7
Похитители радия
В ночь своего освобождения Холлидей ночевал в отеле, в
номере рядом с нашим, и всю ночь напролет я слышал, как он стонет и вскрикивает
во сне. Без сомнения, то, что Холлидею пришлось испытать в плену, сильно
повлияло на его нервы, и утром мы снова не смогли ничего от него добиться. Он
лишь повторял свое заявление о безграничной силе, находящейся в распоряжении
Большой Четверки, и говорил, что они обязательно страшно отомстят ему, если он
скажет хоть слово.
После ленча он отправился к своей жене в Англию, но мы с
Пуаро остались в Париже. Я рвался действовать так или иначе, и благодушная
неподвижность Пуаро раздражала меня.
– Ради всего святого, Пуаро, – требовал я, – давайте же
чем-нибудь займемся!
– Блестяще, mon ami, блестяще! «Займемся чем-нибудь»! Чем
именно? Умоляю, выражайтесь точнее!
– Ну, разумеется, Большой Четверкой!
– Cela va sans dire.
[13]
Но как вы намерены расправиться с
ней?
– Ну, с помощью полиции, – рискнул предположить я.
Пуаро улыбнулся.
– Полиция примет нас за фантазеров. Мы ничего не можем ей
представить… ничего существенного. Мы должны ждать.
– Ждать чего?
– Ждать, пока они что-нибудь предпримут. Ну, например, вы,
англичане, поголовно увлекаетесь и восхищаетесь боксом. Там как? Если один
человек не двигается, это должен делать другой… и, позволяя противнику
атаковать себя, боксер узнает кое-что о нем. Такова и наша игра – позволить
другой стороне действовать и предпринимать атаки. А я не сомневаюсь в том, что
атака последует. Начать с того, что они попытались удалить меня из Англии. Но
потерпели неудачу. Затем в Дартмуре мы вмешались и спасли их жертву от
виселицы. А вчера мы снова нарушили их планы. Можете быть уверены, они этого
так не оставят.
Пока я размышлял над его словами, раздался стук в дверь. Не
ожидая ответа, в комнату вошел какой-то человек и закрыл дверь за собой.
Человек был высоким, со слегка искривленным носом и желтоватым цветом лица. На
нем было застегнутое до подбородка пальто и мягкая шляпа, надвинутая до самых
глаз.