– И таким образом, некому подтвердить, что вы вернулись
домой в указанное вами время?
Гарольд бросил на него холодный взгляд.
– Наверное, прислуга слышала, как я вошел. У меня
служат муж с женой. Но послушайте, инспектор…
– Прошу вас, мистер Кракенторп. Я знаю, что вас эти
вопросы раздражают, но я уже почти закончил. У вас есть машина?
– Да, есть. «Хамбер-хок».
– Сами водите?
– Сам. Я мало ею пользуюсь, кроме как по уик-эндам. В
Лондоне передвигаться на машине стало невозможно.
– Ну, а когда ездите к отцу и сестре в Бракемптон, то
пользуетесь все-таки?
– Не обязательно. Только когда еду на более или менее
длительный срок. А так, когда всего с одной ночевкой, – как, скажем, было
на днях, когда я приезжал на дознание, – предпочитаю ехать на поезде.
Сообщение отличное, и доезжаешь гораздо быстрее, чем на машине. К поезду сестра
высылает за мной такси.
– И где вы держите свою машину?
– Арендую гараж в бывших конюшнях за Кардиган-Гарденз.
Будут еще вопросы?
– Думаю, пока это все, – с улыбкой сказал
инспектор, вставая со стула. – Сожалею, что пришлось вас побеспокоить.
На улице сержант Уэзеролл, которому все и вся служили
перманентным объектом зловещих подозрений, многозначительно уронил:
– Не понравились ему вопросики, ох не понравились.
Ощетинился весь.
– Естественно, если ты никого не убивал, а другие
считают, что убил, – тебе досадно, – заметил мягко инспектор. –
Вдвойне досадно, когда ты сверхреспектабельный персонаж вроде этого Гарольда
Кракенторпа. Это еще ни о чем не говорит. А вот что правда важно установить –
это видел ли кто-нибудь в тот день Гарольда Кракенторпа на аукционе, и то же
самое относится к кафе на Джермин-стрит. Он мог свободно сесть на поезд в 4.54,
столкнуть с поезда женщину, пересесть на обратный и поспеть в Лондон к обеду. А
ночью мог с таким же успехом съездить к тому месту на машине, спрятать тело в
саркофаг и приехать назад. Ты там поспрашивай, в этих бывших конюшнях.
– Слушаюсь, сэр. Думаете, так оно и было?
– Как знать, – отвечал инспектор Краддок. –
Темноволосый мужчина высокого роста – к нему подходит. Возможность ехать на том
поезде у него была, связь с Резерфорд-Холлом тоже налицо. Он – вероятный
подозреваемый в этом деле. А теперь перейдем к брату Альфреду.
2
Альфред Кракенторп занимал квартиру в Уэст-Хампстеде, в
большом доме недавней и не слишком качественной постройки, с большим двором, на
котором жильцы, не особенно считаясь с удобством других соседей, ставили свои
машины.
Квартира была современного типа, со встроенными элементами и
явно сдавалась жильцам вместе со всей обстановкой. Обстановку же составляли
встроенный в стену откидной стол клееной фанеры, диван-кровать да набор
немыслимых пропорций стульев с бору по сосенке.
Альфред Кракенторп принял их с подкупающим дружелюбием, но
при этом, что не укрылось от инспектора, нервничал.
– Я заинтригован, – сказал он. – Могу я
предложить вам выпить, инспектор Краддок?
Он приглашающим жестом приподнял одну за другой несколько
разных бутылок.
– Нет, спасибо, мистер Кракенторп.
– Ax, вот уже как далеко зашло? – Он хохотнул,
довольный собственной остротой, и спросил, чему обязан все же их посещением.
Инспектор Краддок повторил свое короткое вступительное
слово.
– А, что я делал днем и вечером двадцатого декабря?
Откуда я знаю? Ведь это – стойте-ка… это было три с лишним недели назад!
– И тем не менее ваш брат Гарольд смог сказать, с
большой точностью.
– Брат Гарольд – может быть. Но не брат Альфред.
Гарольд, – прибавил он с новой ноткой в голосе – возможно, с оттенком
завистливого злорадства, – у нас в семье удачливый, полезный член
общества, занятой, весь в работе, но на все находит время и все у него вовремя.
Если б даже – это я так, к слову, – он совершил убийство, то идеально
выверенное и точно по плану.
– Имеете какие-то основания прибегать к подобному
примеру?
– Отнюдь, просто в голову пришло в качестве коронного
абсурда.
– Тогда вернемся к вашей особе.
Альфред развел руками.
– Я же говорю, нет у меня памяти на время и место. Вот
назови вы, скажем. Рождество, – тогда другой разговор, тут я бы смог
ответить – есть худо-бедно зацепка. Где я был в день Рождества, мне известно.
Мы провели его у отца в Бракемптоне. Зачем – для меня загадка. Ворчит, что наше
присутствие дорого ему обходится, а не приезжали бы – тогда бы ворчал, что глаз
к нему не кажем. Откровенно говоря, ездим, чтобы порадовать сестру.
– И в этом году там были?
– Да.
– Но отец ваш, к несчастью, расхворался, верно?
Краддок умышленно уводил разговор в сторону, повинуясь
профессиональному чутью, которое не раз приходило к нему на выручку.
– Прихворнул. Когда, во славу экономии, живешь, как
воробушек, а потом внезапно наешься и напьешься, это не проходит даром.
– Вот как, и это все?
– Конечно. А что еще?
– У его врача, я так понял, были… ну, скажем, сомнения.
– Уж этот мне Куимпер, старый дурень! – Альфред
заговорил быстро, пренебрежительно. – Зря вы слушаете его, инспектор.
Второго такого паникера свет не видывал.
– Серьезно? А на меня он произвел впечатление
здравомыслящего человека.
– То есть круглый болван. Отец же, в сущности, никакой не
калека, с сердцем у него – ничего особенного, но Куимпера он морочит как
миленького. Понятно, что когда отца в самом деле скрутило, он поднял
страшнейший переполох, и Куимпер у него забегал как очумелый, замучил всех
расспросами, во все вникал – да что отец съел, да что выпил… сущий балаган!
Все это сказано было с необычайной запальчивостью.
Краддок отвечал довольно продолжительным молчанием, и это
возымело действие. Альфред заерзал, метнул на него быстрый взгляд и наконец
спросил желчно:
– Ну, так в чем дело? Для чего вам знать, где я был в
такую-то пятницу недели три или четыре назад?
– А, значит, помните, что это была пятница?
– Но вы же сами, по-моему, сказали.
– Да? Возможно, – сказал инспектор Краддок. –
Во всяком случае, день, о котором я спрашиваю – пятница, двадцатое.