Глава 1
Я часто вспоминаю то утро, когда пришло первое анонимное
письмо.
Его принесли перед завтраком. Я лениво перевернул его, как
это делают, когда время течет медленно и любое событие приобретает значение.
Это было, как я обнаружил, «местное» письмо с отпечатанным на машинке адресом.
Я вскрыл его первым, отложив пару писем с лондонскими штемпелями, поскольку в
одном из них явно был счет, а на другом я узнал почерк одной из моих
наискучнейших кузин.
Теперь странно вспоминать, что Джоанну и меня это письмо
только развлекло. У нас и мысли не возникло, что с ним придут кровь и насилие,
недоверие и страх.
Просто невозможно связать такого рода вещи с Лимстоком.
Я вижу, я неверно начал. Я не объяснил, что такое Лимсток.
После авиакатастрофы, в которую я угодил, долгое время я был
уверен, вопреки утешительным словам врачей и сиделок, что приговорен к тому,
чтобы всю оставшуюся жизнь провести в инвалидной коляске. Но в конце концов
меня извлекли из гипса, и я начал осторожно учиться пользоваться своим телом, а
затем Маркус Кент, мой врач, хлопнул меня по спине и заявил, что все в порядке,
но я должен поехать в деревню и по крайней мере полгода вести растительную
жизнь.
– Найдите такую часть света, где у вас нет никаких
друзей. Удерите от всего, интересуйтесь местной политикой, деревенскими
сплетнями, поглощайте все местные скандалы. И немножко пива – вот предписание
для вас. Абсолютный покой и тишина.
Покой и тишина! Смешно об этом думать теперь.
Итак, Лимсток – и вилла «Литтл Фюрц».
Лимсток был большим городом во времена завоевания норманнов.
В двадцатом же веке это было место незначительное во всех отношениях. Лимсток
расположился в трех милях от железнодорожной магистрали – крохотный
провинциальный городок, почти деревня, в котором часто устраивались базары;
городок, окруженный бесконечными вересковыми пустошами. Вилла «Литтл Фюрц»
располагалась на холме, у дороги, уходящей в вереск. Это был чопорный, унылый
дом с покосившейся викторианской верандой блекло-зеленого цвета.
Моя сестра Джоанна, едва завидя его, решила, что это
идеальное место для выздоравливающего. Владелица дома была под стать ему –
очаровательная маленькая старая леди, невообразимо викторианская. Она объяснила
Джоанне, что ей бы и не приснилось такое – сдавать дом, но все так изменилось в
нынешние времена… И эти ужасные налоги!
Итак, все было улажено, и договор подписан, и должным
образом Джоанна и я прибыли и обосновались в доме. Сама же мисс Эмили Бэртон
перебралась в Лимсток, в комнаты, которые содержала ее бывшая горничная («моя
преданная Флоренс»), оставив нас под присмотром нынешней горничной мисс Бэртон
– Патридж, мрачной, но весьма квалифицированной личности, которой помогала
приходящая «девушка».
Через несколько дней после того, как мы поселились в «Литтл
Фюрц», Лимсток начал наносить торжественные визиты. Каждый в Лимстоке имел
какой-то свой отличительный признак, и все семьи выглядели «вполне
счастливыми», как сказала Джоанна. Это были: мистер Симмингтон, адвокат, тонкий
и сухой, с раздражительной, любящей бридж женой; доктор Гриффитс, мрачный,
меланхолический врач, и его сестра – большая и радушная; викарий, образованный,
забывчивый пожилой человек, и его жена – с энергичным лицом и блуждающим
взглядом; богатый дилетант мистер Пай из виллы «Прайорз Лодж»; и наконец, мисс Эмили
Бэртон собственной персоной, безупречная деревенская старая дева.
Джоанна дотрагивалась до карт с чем-то похожим на
благоговейный трепет.
– Я не знала, – как-то сказала она голосом, полным
непонимания, – что есть люди, которые действительно приходят в гости,
чтобы играть в карты!
– Это потому, – объяснил я, – что ты ничего
не знаешь о деревне.
Моя сестра Джоанна очень хорошенькая и очень веселая, она
обожает танцы и коктейли, любовные романы и гонки на скоростных автомобилях.
Она – законченная горожанка.
– Во всяком случае, – заявила Джоанна, – я
смотрюсь в деревне неплохо.
Я критически оглядел ее и не счел возможным согласиться.
– Нет, – сказал я, – ты одета неправильно. Ты
должна носить старую причудливую твидовую юбку с хорошеньким кашемировым
джемпером, подобрав их под пару… но, может быть, предпочтительнее мешковатое
вязаное пальто… И ты должна надеть фетровую шляпу и толстые чулки, и еще –
старые, хорошо разношенные уличные ботинки. И лицо у тебя неправильное, –
добавил я.
– Что в нем неправильного?! Я наложила «деревенский тон
номер два»!
– Вот именно, – сказал я. – А если бы ты жила
здесь, ты бы лишь чуть-чуть пудрилась, не высовывая носа на солнце, и ты,
конечно же, носила бы свои брови целиком, вместо того чтобы оставлять от них
четверть.
Джоанна рассмеялась и сказала, что переезд в деревню обещает
новые впечатления и она намерена всем наслаждаться.
– Боюсь, ты будешь ужасно скучать, – предположил
я, испытывая угрызения совести.
– Нет, не буду. Я сыта по горло всеми моими компаниями,
и хотя ты не желаешь мне сочувствовать, я действительно была очень огорчена
из-за Пауля. Теперь у меня будет время все забыть.
Я отнесся к сказанному скептически. Любовные истории Джоанны
всегда двигались по одному и тому же пути. Она влюблялась сумасшедшим образом в
какого-нибудь совершенно бесхарактерного молодого человека, непризнанного
гения. Она выслушивала его бесконечные жалобы и делала все, чтобы его заметили.
Затем, когда он оказывался неблагодарным, она бывала глубоко ранена и
утверждала, что ее сердце разбито, – до тех пор, пока не появлялся
очередной унылый молодой человек, что обычно случалось недельки через три.
Я не слишком серьезно относился к разбитому сердцу Джоанны,
но видел, что жизнь в деревне – нечто вроде новой забавы для моей милой сестры.
Она с интересом предалась веселой игре в нанесение визитов. Мы должным порядком
получали приглашения на чай и бридж, принимали их и рассылали ответные
приглашения.
Для нас обоих все это было как увлекательная книга –
совершенно новая книга!
И, как я уже сказал, когда пришло анонимное письмо, оно
всего лишь позабавило меня.
Вскрыв письмо, я минуту или две пребывал в недоумении.
Печатные слова, вырезанные из книги и наклеенные на лист бумаги…
В письме в довольно грубых выражениях сообщалось мнение
отправителя насчет того, что мы с Джоанной не были братом и сестрой.
– Эй, что это такое? – спросила Джоанна.
– Это очень грязное анонимное письмо, – ответил я.