– И что я увижу, когда пойду с тобой?
Такую боль, что отдам тебе скрипку? Ты приходишь сюда, предлагая мне скорее
безысходность, чем отчаяние, и при этом думаешь, что я стану тебя оплакивать?
Он прикусил губу, не решаясь сразу заговорить,
ему хотелось придать вес своим словам.
– Да, ты увидишь, ты увидишь… что
отличает боль, а что такое… они…
– Кто это – они? Кто эти ужасные
создания, которые изгнали тебя из жизни, чтобы ты потом, прихватив эту скрипку,
явился ко мне в личине утешителя и поверг меня в уныние, когда я видела
плачущие лица, мою мать? Я тебя ненавижу… мои худшие воспоминания.
– Ты наслаждалась, мучая себя, ты сама
придумывала кладбищенские картины и поэмы, ты распевала хвалу смерти своим
жадным ртом. Так ты считаешь, что смерть – это цветочки? Отдай мою скрипку.
Чтобы вопить, используй голосовые связки, а мне отдай мою скрипку.
Мама явилась ко мне во сне два года спустя
после своей смерти:
– Ты видела цветочки, моя девочка.
– То есть ты не умерла? – выкрикнула
я во сне, но тут же поняла, что эта женщина не настоящая, это не она, я
разглядела это по ее кривой улыбке, это не моя мама, она на самом деле умерла.
Эта самозванка была слишком жестока, когда
сказала:
– Все эти похороны – сплошное
притворство… Ты видела цветочки.
– Отойди от меня, – прошептала я.
– Это моя скрипка.
– Я тебя не звала!
– Нет, звала.
– Я тебя не заслуживаю.
– Это не так.
– Я молилась и фантазировала, как ты
говоришь. Я несла свою дань на могилы, и эта дань была с лепестками Я рыла
могилы по своим меркам. Ты вернул меня обратно, ты вернул меня к
неприукрашенной, неприлизанной правде, и от этого я сделалась больной. Ты лишил
меня дыхания! И теперь я умею играть. Я умею играть на этой скрипке!
Я отвернулась от него и заиграла. Смычок летал
над скрипкой еще более грациозно, песня лилась. Мои руки знали, что делают! Да,
знали.
– Только потому, что она моя, только
потому, что она ненастоящая. Ты, строптивица, отдай сейчас же!
Я отступила, продолжая играть неблагозвучную
мелодию, не обращая внимания на его отчаянные толчки. Затем, вздрогнув, я от
него вырвалась. Мой мозг и мои руки были связаны магическим кольцом, таким же,
какое связывало мое намерение и пальцы, мою волю и мастерство; хвала Господу,
это случилось.
– Скрипка играет, потому что она
моя! – сказал он.
– Нет. Тот факт, что ты не можешь ее
вырвать, достаточно красноречив. Ты пытаешься. И все напрасно. Ты умеешь
проходить сквозь стены. Ты умеешь играть на этой скрипке. Ты унес ее с собою в
смерть, никто не спорит. Но сейчас тебе ее у меня не отнять. Я сильнее тебя.
Скрипка в моих руках. Она остается осязаемой, смотри. Послушай, как она поет! А
что, если она каким-то образом и была предназначена мне? Ты когда-нибудь думал
об этом, ты, злобное хищное существо, ты когда-нибудь любил до или после
смерти, настолько любил, чтобы…
– Неслыханно, – сказал он. – Ты
ничто, ты случайность, ты одна из сотен, ты воплощение тех людей, которых все
восхищает, но которые сами ничего не создают, ты всего лишь…
– Умник какой. И в лице твоем выражается
боль, совсем как у Лили, совсем как у матери.
– Это ты виновата, – прошептал
он. – Так не должно быть, я бы ушел, я бы исчез, если бы ты попросила. Ты
меня обманула!
– Но ты ведь никуда не ушел, тебе
понадобилась я, тебе понадобилось меня мучить, ты не уходил до тех пор, пока не
стало слишком поздно, и тогда уже я нуждалась в тебе; как ты смеешь так глубоко
погружаться в чужие раны. А теперь у меня есть скрипка, и я оказалась сильнее,
чем ты! Что-то заставило меня забрать ее, и теперь я не выпущу скрипку из рук.
Я умею на ней играть.
– Нет, эта скрипка часть меня, в той же
степени, что мое лицо, мое пальто, или мои руки, или мои волосы. Мы призраки,
эта скрипка и я, ты даже не можешь себе представить, что они сделали, ты не
имеешь права, ты не можешь встать между мной и этим инструментом, ты отдаленно
не понимаешь, что это за мука, и они…
Он прикусил губу, его лицо создавало иллюзию,
что он сейчас упадет в обморок, так сильно оно побелело, вся кровь, которая не
была на самом деле кровью, отхлынула от лица. Он открыл рот.
Мне было невыносимо видеть его боль.
Невыносимо. Мне казалось, что я совершила последнюю ошибку, нечто очень дурное,
когда увидела, как ему больно, Стефану, которого я едва знала и которого
ограбила. Но я все равно не могла вернуть ему скрипку.
Перед глазами все заволокло туманом… Я ничего
не чувствовала, кроме прохладной пустоты. Ничего. В голове звучала моя музыка,
повтор той самой музыки, которую я сама создала. Я склонила голову и закрыла
глаза. Сыграй снова…
– Раз так, ладно, – сказал он.
Я очнулась от пустоты, взглянула на него, и
руки крепче сжали скрипку.
– Ты сделала свой выбор, – сказал
он, приподняв брови и всем своим видом выражая удивление.
– Какой выбор?
Глава 11
Свет приглушил все краски в комнате; блестящие
листья за окнами теряли свои очертания. Запах в комнате и на улице перестал
быть одинаковым.
– Какой выбор?
– Пойти со мной. Теперь ты в моем
царстве, ты со мной! Я обладаю силой и слабостью, но не могу тебя поразить
намертво, зато я могу не хуже ангела сковать тебя чарами и низвергнуть в
истинное прошлое, точно так, как это делает твое собственное сознание. Ты
довела меня до этого, вынудила силой.
Обжигающий ветер откинул мои волосы назад.
Кровать исчезла. Стены тоже. Стояла ночь, и деревья еще какое-то время были
видны, а потом тоже исчезли. Холод, лютый холод, а еще перед нами разгорался
пожар! Огромное яркое пламя на фоне облаков.
– О Боже, ты не поведешь меня
туда! – сказала я. – Только не это! О Боже, тот горящий дом, тот
страх, тот старый детский страх пожара! Я разобью эту скрипку в щепки…
Людские крики, звон колоколов. В ночи метались
лошади, запряженные в кареты, суетились люди. Пожар был огромный.
Горел большой длинный прямоугольный дом в пять
этажей, из всех окон верхнего этажа вырывались языки пламени.
Толпа была из прошлого: женщины с высокими
прическами и пышными юбками, расклешенными прямо от высокого лифа, мужчины в
камзолах – все охвачены страхом.
– Боже мой! – воскликнула я.