– Тихо? – Я взорвалась. – Да я
сейчас подниму на ноги весь город! Это моя спальня! И кто ты такой, чтобы
диктовать мне сны! Ты… Чего ты хочешь?
Он по-прежнему не находил слов от изумления –
буквально оцепенел, пытаясь обрести дар речи. Он склонил голову набок, и мне
удалось рассмотреть его вблизи: впалые щеки, гладкая кожа, тонкий длинный нос и
шишковатые пальцы. Он был по всем меркам очень красив, даже несмотря на свой
неприглядный мокрый вид. Двадцать пять… Я бы не дала ему больше. Впрочем, здесь
нельзя быть уверенной. Сорокалетний мужчина может выглядеть очень молодо, если
принимает правильные таблетки, пробегает в день необходимое количество миль и
посещает квалифицированного хирурга-косметолога.
Он дернул головой и бросил на меня злобный
взгляд:
– Что за мусор тебе лезет в голову?
Голос у него был низкий и сильный – голос
молодого мужчины. Если бы голоса, которыми мы разговариваем, имели названия –
подобно певческим, – то его голос можно было бы охарактеризовать как
«убедительный тенор».
– Почему мусор? – спросила я,
оглядывая его сверху вниз.
Крупный мужчина, несмотря на худобу. Впрочем,
меня это не волновало.
– Убирайся из моего дома! – велела
я. – Прочь из моей комнаты и моего дома сейчас же, до той поры, пока я
сама приглашу тебя в гости! Ступай! Меня приводит в ярость, что ты посмел
явиться сюда без моего разрешения! Вломился прямо в мою комнату!
Послышался громкий стук в дверь.
– Мисс Триана! Я не могу открыть дверь!
Мисс Триана! – в панике верещала Алфея.
Он посмотрел в ту сторону, откуда доносился
голос Алфеи, потом перевел взгляд на меня, покачал головой и что-то
пробормотал, после чего провел правой рукой по скользким волосам. Широко
открытые глаза казались огромными. Я наконец разглядела, что самая красивая
черта его лица – губы. Но все эти подробности не охладили моего гнева.
– Я не могу открыть дверь! – вопила
Алфея.
– Все в порядке, – откликнулась
я. – Можешь идти. Мне нужно побыть одной. Это мой знакомый музыкант.
Нечего волноваться. Иди к себе.
Я услышала ее протесты, заглушавшие
глубокомысленное ворчание Лакоума, но настояла на своем, и в конце концов оба
они утихомирились.
Скрип половиц возвестил, что слуги удалились.
Я повернулась к нему.
– Выходит, ты ее заколотил? –
спросила я, имея в виду, разумеется, дверь, которую ни Лакоум, ни Алфея не
смогли взломать.
Лицо его оставалось неподвижным – наверное,
таким хотел видеть его Бог или его собственная мать: молодым, серьезным,
лишенным тщеславия и хитрости. Большие темные глаза пытливо вглядывались в
меня, словно среди всех второстепенных деталей моей внешности он старался
отыскать какой-то важный секрет. Он не был погружен в мрачные раздумья и
казался искренним и порядочным.
– А ты не боишься меня, – прошептал
он.
– Конечно. С чего бы мне бояться?
Но это была не более чем бравада. Я
действительно на одну секунду испытала страх… Или нет, пожалуй, не страх.
Другое чувство. Адреналина в крови поуменьшилось, и на меня снизошло ликование!
Я смотрела на призрака! Самого настоящего
призрака. Я поняла это. Знала – и ничто не смогло бы лишить меня этого знания.
Я была абсолютно уверена!
В ходе всех моих блужданий среди мертвых я
обращалась к дорогим для души воспоминаниям и останкам и сама отвечала за них,
словно они были куклами в моих руках.
Но он был призраком.
И тут я испытала огромное облегчение.
– Я всегда это знала, – сказала я и
улыбнулась.
Откуда взялось это убеждение, сказать не могу.
Я имела в виду только то, что наконец поняла: жизнь – это нечто огромное, ее
нельзя вместить в рамки, от нее нельзя отмахнуться, и фантазии на тему
«большого взрыва» имеют под собой небольшую почву, чем легенды о воскрешении из
мертвых или чудесах. Я снова улыбнулась:
– А ты думал, что я испугаюсь тебя? Ты
этого хотел? Ты пришел, когда мой муж умирал наверху, и начал играть на своей
скрипке, чтобы испугать меня? Ты что, первый глупец среди призраков? Как такое
могло меня напугать? С какой стати? Ты сеешь страх…
Я замолчала. Дело было не только в выражении
незащищенности и мягкости на его лице, не только в соблазнительном подрагивании
губ и манере хмурить брови – отнюдь не сердито, без осуждения. Дело было в
чем-то другом – неуловимом и очень важном, о чем я только сейчас догадалась.
Это создание действительно излучало что-то… Но что?
Безнадежный вопрос, я понимала. Ритм сердца
снова нарушился, что каждый раз будило в моей душе страх. Я поднесла руку к
горлу, потому что теперь мне казалось, что сердце бьется там, а не в груди.
– Я буду приходить к тебе в комнату,
когда пожелаю, – прошептал он. Его голос обрел силу, молодость,
мужественность и уверенность. – Тебе меня не остановить. Ты думаешь, раз
ты день-деньской исполняешь танец смерти со всей своей мертвой командой… Да,
да, я знаю, ты считаешь, что убила их всех: и мать, и отца, и Лили, и
Карла, – какое глупое чудовищное самомнение считать себя причиной всех
этих ярких смертей, три из которых были столь ужасными и безвременными. Ты
думаешь, что можешь командовать призраком? Настоящим призраком – таким, как я?
– Приведи ко мне отца и мать, –
потребовала я. – Ты ведь призрак. Приведи их ко мне. Верни их. Верни мне
мою маленькую Лили. Пусть они тоже будут призраками! Сделай их призраками,
верни мне Карла, не страдающего от боли, – хотя бы на секунду, на
одно-единственное священное мгновение. Позволь мне подержать Лили на руках.
Мои слова ранили его. Я поразилась, но
оставалась твердой.
– Священное мгновение, – с горечью
повторил он и, покачав головой, отвел взгляд.
Он казался разочарованным и даже сломленным,
но потом снова задумался и посмотрел на меня.
А я вдруг почувствовала себя игрушкой в его
руках.
– Я не могу тебе дать это, –
задумчиво произнес он. – Ты думаешь, Бог прислушивается ко мне? Ты
полагаешь, мои молитвы слышат святые и ангелы?
– Значит ли это, что ты в самом деле
молишься? – спросила я. – Так что ты здесь делаешь? Чего ради ты
вообще пришел? Я не о том, что ты сидишь сейчас на моей кровати в
демонстративно вольной позе. Зачем ты появился и позволил мне видеть и слышать
тебя?