Добрые слуги дьявола - читать онлайн книгу. Автор: Кармен Посадас cтр.№ 26

К счастью, госпожа Удача, обычно не очень благосклонная к Мартину, на сей раз улыбнулась: Инес его не заметила. После небольшой перепалки с хозяйками «Гуадиана Феникс филмз» она с некоторой насмешливостью и равнодушием, которые нормальные люди проявляют по отношению к беспричинно агрессивным субъектам, заключила: «Да какие проблемы, девушки, хоть скушайте этот цветочек, какое мне дело» — и пошла своей дорогой, вниз по улице Толедо, на противоположной стороне которой стоял Мартин. Воспользовавшись тем, что теперь Инес уже не могла его видеть, он долго смотрел ей вслед. Мартин видел, как она шла, останавливаясь то здесь, то там, разглядывая что-то, улыбаясь собакам и детишкам и ни разу ни с кем не заговорив. Когда Инес исчезла из виду, Мартин сказал себе, что уже никогда не спутает ее силуэт ни с чьим другим: у нее была грациозная, немного неуверенная походка, как у моряка, только что сошедшего с корабля на сушу.

«Кто знает, может, мне следовало отказаться от этой работы? — подумал Мартин с сострадательным вздохом, не раз бывшим прелюдией к многочисленным экономическим катастрофам. — Как жаль обманывать такую женщину».

Однако на этот раз Мартин опередил Флоренсию и сам назвал себя болваном: «Молчи, Фло, это было всего лишь глупое мимолетное великодушие». Однако романтическое настроение продержалось еще несколько секунд, и в результате опять объявилась Флоренсия. «Что? Похоже, ты совсем спятил, Мартин? Жаль! Тебе жаль всех, кроме себя самого, — сказала она и принялась перечислять все его глупые благородные порывы, из-за которых Мартин отказывался от возможности неплохо заработать — во вред себе и никому не на пользу. — Едва ли мне стоит напоминать тебе, что эта работа, такая легкая и хорошо оплачиваемая, — одна из немногих, которыми ты можешь здесь заниматься. В Монтевидео ты был человеком и мог бы кормиться благодаря своему старинному фамильному гербу, как делаем все мы. А в Европе кто ты такой? Иммигрант, радость моя, пришелец из третьего мира. Ах, Мартинсито, может быть, кто-нибудь и назвал бы твои выкрутасы добротой, альтруизмом, состраданием, бог знает как еще… the milk of human kindness… но в наши дни для этого есть другое название — хро-ни-чес-кий и-дио-тизм, понимаешь меня? Уж и не знаю, с какой ты планеты, недотепа».

Флоренсия продолжала бы свои убийственные обличения, если бы внезапно Мартин, погруженный в размышления, не заметил, что Кар и Ро направились прямо к нему, разговаривая так громко, что их голоса разбудили бы даже камни в пустыне.

— Вот уж нет, я так ему и сказала: слушай, Том, не думай, что мы будем постоянно исполнять любые твои желания, — говорила Кар или, может быть, Ро (Мартин был способен узнать обеих хоть в капюшонах, но это не означало, что он мог отличить одну от другой). — Значит, теперь тебе захотелось власти? Тебе все мало? А твой успех у женщин, и это при том, что ты такой коротышка? А твое положение? Это тоже не в счет, что ли?

— Вот-вот, верно, — ответила другая, прежде чем Мартин сказал им:

— Привет, красавицы, какая встреча!

Девицы были на расстоянии десяти метров от Мартина, но даже не подумали ответить на приветствие; более того, столкнувшись с ним лицом к лицу, продолжали говорить о своем, не замечая Мартина, пройдя сквозь него, как через невидимое бестелесное существо. Мартин в величайшем недоумении смотрел на удалявшихся девиц. («Неужели они разозлились на меня за то, что я только что чуть не засветился перед Инес Руано? Или просто из осторожности не хотят показывать, что мы знакомы, чтобы не рисковать успехом программы?») Вдруг он услышал:

— Черт возьми, похоже, люди думают, что нам больше нечем заняться, кроме как удовлетворять все их капризы по первому желанию.

— Да, черт подери, а хуже всего — они забывают, что в старости мы уже ничем не можем им помочь. Знаешь, что я сказала на днях Аугусто? «Шеф, надо было раньше об этом думать…» — вот что.

Мартин Обес уже едва различал фигуры девиц, которые начинали растворяться вдали, как туман, рассеивающийся под лучами солнца. Однако в последний момент, прежде чем окончательно исчезнуть в шуме, чаду выпечки и утренней сутолоке, одна из них, с более рыжими волосами, вытащила что-то из заднего кармана своих брюк и подняла этот предмет, как указующий перст. Если бы Мартину уже не были хорошо знакомы привычки девиц и их мания постоянно прикладываться к бутылкам с водой, он принял бы этот жест за предупреждение.

Мартину не верилось, что наступил решающий момент. Ему казалось неправдоподобным и то, что он стоит сейчас у подъезда дома Инес вместе с молчаливым незнакомцем, тоже одетым в черное.

— Жди меня здесь, Вагнер, никуда не убегай, — сказал напарник Мартина огромному желтоглазому коту. — Сиди спокойно, я скоро вернусь, — добавил он и, захлопнув дверь в подъезд, так же любезно обратился к Мартину: — Простите, я чуть не наступил вам на ногу, здесь так темно.

Однако, кажется, Грегорио Паньягуа нисколько не тяготил полумрак — очевидно, он прожил всю жизнь при искусственном освещении, судя по тому, каким видел его сейчас Мартин, когда тот останавливался перед каждой дверью, чтобы рассмотреть ее, более внимательный к дереву, чем к музыке, доносящейся из-за них и отличающейся необыкновенным разнообразием.

— Простите, что прерываю ваши наблюдения, сеньор Паньягуа, но, скажите, пожалуйста, где вы собираетесь держать крошечную камеру, которую недавно показывали мне, чтобы женщина не догадалась, что мы ее снимаем? Только не говорите, что в петлице… это невероятно, ну и изобретение, она действительно крошечная, ничего не заметно. А что это за символ? Масонский?

— Нет, молодой человек, не масонский, и помолчите, пожалуйста.

Когда они сделали последний поворот, открылась одна из дверей, и из нее, почесывая подбородок, высунулся тип, похожий на русского. По-видимому, это действительно был русский, потому что он сказал: «Наташа, это ты?», но, натолкнувшись на улыбку Паньягуа, вздрогнул, как человек, увидевший вместо своей невесты привидение, и, пробормотав «Черт!», поспешил закрыть дверь, даже не поздоровавшись. В воздухе раздался металлический грохот, будто захлопнувшаяся створка привела в действие целый духовой оркестр.

Мартин Обес тоже не обращал внимания на музыкальное своеобразие коридора, но не потому, что он, как Грегорио Паньягуа, пытался расшифровать некую тайну деревянных дверей, а по той простой причине, что, откровенно говоря, нервничал. «Вдруг сейчас она возьмет и скажет: «Да ты же тот блондин, который клеился ко мне в «Кризисе 40», что ты здесь делаешь в этом дурацком наряде и с перекрашенными волосами?» Нет, нет, это невозможно: как заверил его сеньор Паньягуа, она не может помнить ту ночь, успокойся, старик. Мартин инстинктивно поправил на себе костюм, галстук, купленные на блошином рынке Растро очки… «С какой стати я взял с собой этот кейс? С ним я больше похож на страхового агента, чем на дьявола».

— Смотрите, молодой человек, это здесь, — указал Паньягуа. — Будьте добры, позвоните в дверь, а потом ограничивайтесь тем, чтобы казаться демоном, и ничего больше. Скажите начальные слова, как мы договорились, а потом сохраняйте полное молчание, понимаете меня? Я сделаю все остальное. А теперь вперед. Готовы?