Тут на крыльцо выскочили взбешенный Тобиас и его сын Оливер,
младший брат Уолкера, совершенный тупица, если только в этом мире существует
совершенство. С первого взгляда трудно было определить, кто из этой парочки
придурков отец, а кто сын. Оба пребывали в одинаково глубоком маразме.
— Почему вы держите ребенка на чердаке? — спросил
я, не тратя времени на приветствия. — Отвечайте, действительно ли девочка
является дочерью Кортланда? Или это очередная наглая ложь, которую вы
измыслили, дабы нарушить покой моей семьи?
— Ты презренный негодяй! — возопил Тобиас. При
этом он гордо выступил вперед, но потерял равновесие и едва не свалился с
крыльца. — Как ты посмел приблизиться к моим дверям! Убирайся прочь, ты,
отродье сатаны. Да, твой ублюдок Кортланд воспользовался неопытностью Барбары
Энн. Моя несчастная дочь умерла во цвете лет. И виновник ее смерти не кто иной,
как Кортланд. А это дитя — ведьма, самая настоящая ведьма, да такая, какой еще
не было среди Мэйфейров. И пока я жив, я сделаю все, что возможно, чтобы она не
производила на свет новых ведьм!
Я услышал более чем достаточно. Решив прервать затянувшийся
монолог Тобиаса, я двинулся вверх по ступенькам. Оба старых идиота, отец и сын,
бросились мне наперерез.
Я остановился и произнес, громко и отчетливо:
— Приди, мой Лэшер. Очисти мне путь.
Тобиас и его отпрыск в ужасе подались назад. Стелла бросила
на меня изумленный взгляд. Но ветер прилетел незамедлительно. Именно так
случалось всегда, когда дух был мне особенно нужен, когда уязвленная моя
гордость требовала его помощи, а усталая душа почти не надеялась на отклик.
Стремительный порыв, прошумев в кронах деревьев, мощным рывком распахнул передо
мной дверь дома.
— Спасибо, дух, — прошептал я. — Ты помог мне
сохранить достоинство.
«Я люблю тебя, Джулиен, — произнес безмолвный голос в
моем сознании. — Но я хочу, чтобы ты покинул этот дом и оставил в покое
всех, кто здесь живет».
— Этого я сделать не могу, — возразил я.
Переступив порог дома, я оказался в длинном коридоре, темном
и прохладном, по обеим сторонам которого располагалось множество дверей. Стелла
не отставала от меня ни на шаг, я слышал, как скрипят половицы под ее ногами.
Оба старых болвана, отец и сын, истошно вопили — по всей видимости, рассчитывая
поднять переполох среди прочих обитателей дома. Из всех дверей начали
выглядывать бесчисленные Мэйфейры. Все они визжали и испуганно квохтали — ну не
дом, а настоящий птичий двор. Ветер меж тем шумел в кронах дубов. Тревожный
шелест листьев проникал даже в коридор.
Кое-кого из домочадцев Тобиаса мне доводилось встречать в
Ривербенде, да и остальных я тоже так или иначе знал. Когда все они столпились
в дверях, Тобиас вновь попытался остановить меня.
— Прочь с дороги, — бросил я, подходя к старой
дубовой лестнице. То была массивная лестница с широкими ступеньками. Площадки
между этажами украшали помутневшие от времени витражи, которые заставили меня
на несколько мгновений остановиться. Стоило мне увидеть, как свет проникает
сквозь желтое и красное стекло, я вспомнил о соборе, и он, как когда-то прежде,
отчетливо предстал перед моим внутренним взором. Ни разу за все годы, прошедшие
после поездки в Шотландию, меня не посещали столь яркие «воспоминания».
Я чувствовал, что дух здесь, рядом со мной. Изрядно
запыхавшись, я добрался наконец до верхней площадки.
— Где вход на чердак?
— Здесь, здесь, — закричала Стелла и, схватив меня
за руку, потащила в небольшой коридор. Там я увидел узкую лестницу, ведущую к
чердачной двери.
— Эвелин, спустись к нам, дитя мое! —
позваля. — Прошу тебя, Эвелин. Я слишком стар, чтобы подниматься по такой
узкой крутой лестнице. Выйди к нам, девочка. Не бойся меня. Я твой дедушка. И я
пришел, чтобы забрать тебя отсюда.
В доме воцарилась гулкая тишина, которую не нарушал ни один
звук. Все домочадцы столпились на лестничной площадке. Я видел их бледные лица,
разинутые рты, выпученные от страха пустые глаза.
— Она и не подумает спуститься! — воскликнула одна
из женщин. — Она никогда не делает того, что ей говорят.
— Да она и не слышит! — добавил еще кто-то.
— И не разговаривает.
— Посмотри, Джулиен, дверь заперта с наружной
стороны, — заметила Стелла. — И в замке торчит ключ.
— Ну погодите, злобные старые идиоты! —
пробормотал я. Закрыв глаза, я сосредоточился, намереваясь открыть дверь
волевым усилием. Будет ли попытка успешной, я не знал — в подобных
обстоятельствах нельзя быть уверенным. Я чувствовал, что Лэшер, стоявший
поблизости, пребывает в растерянности и смущении. Он терпеть не мог и этот дом,
и его обитателей.
«Конечно. А разве может быть иначе? — тут же подтвердил
голос в моем сознании. — Ведь все эти люди — не мои, хотя и носят имя
Мэйфейр».
Но прежде, чем я успел ответить Лэшеру или приказать двери
открыться, она распахнулась сама. Ключ вылетел из замка, подчиняясь чужой, не
моей силе. Солнечный свет, ворвавшись в открытую дверь, залил пыльную лестницу.
Я знал, что моя сила тут ни при чем, и Лэшер знал это тоже.
Он прижимался ко мне, словно охваченный страхом.
«Успокойся, дух, успокойся, — мысленно произнес
я. — Когда ты напуган, ты слишком опасен. Возьми себя в руки. Все хорошо.
Девочка сама открыла дверь. Тебе не о чем беспокоиться».
Однако он дал мне понять, в чем состоит истинная причина его
испуга. Именно девочка внушала ему страх. Я заверил его, что она не
представляет для нас ни малейшей угрозы, и вновь попросил успокоиться.
Частички пыли кружились в солнечных лучах. А потом в дверном
проеме возник высокий тонкий силуэт, и я увидел девочку редкой красоты, с
пышными блестящими волосами и нежной матовой кожей. Ее неподвижный взгляд был
устремлен прямо на меня. Для своих лет она казалась удивительно высокой и
чрезмерно худой, словно ее долго морили голодом.
— Спустись ко мне, мое милое дитя, — попросил
я. — Ты видишь сама, тебе вовсе ни к чему быть затворницей.
Смысл моих слов, как видно, дошел до нее, и она, по-прежнему
не произнося ни слова, стала медленно спускаться. Подошвы мягких кожаных
башмаков тихо шуршали по ступенькам. Я заметил, как взгляд ее, оторвавшись от
меня, сместился сначала влево, потом вправо, потом скользнул по Стелле и
остановился на недоступном взорам посторонних существе, стоявшем рядом с нами.
Она видела «этого человека» — как называли его непосвященные, — и
выражение ее лица не оставляло в том сомнений.