Мона кивнула в знак согласия, блуждая невидящим взором по
голым стенам вестибюля с развешанными по ним немногочисленными табличками, по
цилиндрической формы пепельницам, заполненным песком. Всего полчаса назад,
когда она крепко спала в доме Майкла, с ней тоже приключилось нечто странное.
Проснулась она оттого, что почувствовала чье-то прикосновение. Оно было таким
же явственным, как сопровождавший его запах и льющаяся из виктролы мелодия.
Мона вновь словно воочию увидела окно с поднятой вверх рамой и ночь за стенами
особняка, окутавшую мраком дубовые и тисовые деревья. Потом попыталась
припомнить запах.
— Скажи мне что-нибудь, девочка, — теребила ее
Энн-Мэри. — Я за тебя беспокоюсь.
— Со мной все хорошо. Правда. Лучше нам в самом деле
последовать совету дяди Райена и ни на миг не оставаться в одиночестве.
Независимо от того, может ли кто-нибудь из нас быть беременной или нет. Ты
совершенно права. Ну да ладно. Я поднимусь наверх. Хочу взглянуть на маму.
— Не надо ее будить.
— Ты, кажется, сказала, что она спит с утра? А вдруг
она в коме? Или, не приведи Бог, вообще умерла?
Энн-Мэри с улыбкой покачала головой, взяла в руки журнал и
вновь принялась за чтение.
Мона повернулась, чтобы уйти.
— Не затевай с ней никаких споров, — крикнула ей
вслед Энн-Мэри.
Двери лифта тихо открылись на седьмом этаже. Именно здесь
находились палаты, которые всегда предоставляли Мэйфейрам, если не было
необходимости помещать их в какое-нибудь специализированное отделение. В их
распоряжении имелись отдельные комнаты с прихожими и маленькими кухнями, где
они могли приготовить себе кофе в микроволновой печи или хранить в холодильнике
мороженое. Алисия попала в больницу уже в пятый раз. Прежние причины ее
госпитализации были самыми разными: обезвоживание, истощение, сломанная лодыжка
и попытка самоубийства. И всякий раз она клялась, что больше никогда не
позволит уложить себя на больничную койку. Скорее всего, родственникам пришлось
прибегнуть к принудительным мерам.
Мона тихо побрела по коридору. Мельком бросив взгляд в
сторону смотрового кабинета, она увидела собственное отражение в темном стекле
и осталась им крайне недовольна: ведь она давно уже перестала быть ребенком, и
бесформенно висевшее на ее фигуре белое ситцевое платьице выглядело слишком
несуразно. Впрочем, это обстоятельство заботило ее меньше всего.
Странный запах она ощутила, когда достигла западного крыла
седьмого этажа. Это был тот же самый незабываемый запах, что и в доме Майкла.
Мона остановилась и сделала глубокий вдох, впервые в жизни
осознав, что такое страх. Отвратительное ощущение. Склонив голову набок, она
стояла как вкопанная, не зная, что делать дальше. Неподалеку от нее находился
выход на лестничную клетку. Впереди — ряд дверей и еще один выход в
противоположном конце отделения. Возле стола в коридоре сидели какие-то люди.
Будь сейчас рядом с ней Майкл, она распахнула бы дверь на
лестницу и проверила бы, нет ли там того, кто издавал этот запах.
Но странное благоухание с каждой минутой ощущалось все
меньше и меньше. Пока она стояла и раздумывала, злясь на себя за то, что ей не
хватает мужества толкнуть проклятую дверь, ее открыл кто-то другой. Дверь с
шумом захлопнулась, а вошедшим оказался молодой врач с перекинутым через плечо
стетоскопом. Насколько Мона успела заметить, лестничная площадка была пуста.
Однако кто-то вполне мог спрятаться выше или ниже. Запах
продолжал ослабевать, хотя, возможно, Мона просто постепенно к нему привыкала.
Стремясь как можно дольше и полнее ощутить насыщенный, чувственный и изысканный
аромат, она еще раз глубоко втянула в себя воздух.
Что же это за запах?
Пройдя через двойные двери, ведущие непосредственно в
отделение, она почувствовала, что он вновь усилился. Внутри сиял островок
света, ограниченный высокими деревянными шкафчиками. В центре его три медсестры
что-то писали, сидя за столом. Одна из них одновременно шепотом разговаривала
по телефону, остальные, судя по всему, были целиком поглощены работой.
Никто не обратил внимания на Мону, когда она прошла мимо их
поста в узкий коридор. С приближением к палате запах становился сильнее и
сильнее.
— Господи! Только не это! — шепотом взмолилась
Мона.
Справа и слева Мона увидела несколько дверей, но еще прежде,
чем она прочла надпись на одной из них: «Алисия (Си-Си) Мэйфейр», запах
безошибочно подсказал, куда идти.
Дверь в палату матери оказалась слегка приоткрытой. В
комнате царила тьма. Единственное окно выходило в маленький двор-колодец, а
расположенная напротив стена здания была совершенно глухой. Под белым
покрывалом головой к стенке неподвижно лежала женщина. Небольшое устройство,
расположенное рядом с кроватью, контролировало процесс внутривенного вливания.
Из прозрачного как стекло пластикового пакета через тонкую трубочку в правую
руку женщины поступал раствор глюкозы. Обернутая пластырем рука покоилась на белой
простыне.
Мона немного постояла, не решаясь войти, а потом резким
движением стремительно распахнула дверь и так же быстро закрыла ее за собой,
чтобы оглядеть расположенную справа ванную. Фарфоровый унитаз. Пустая душевая.
Потом она наскоро обежала взглядом остальное пространство палаты и лишь после
того, как убедилась, что, кроме них с матерью, в комнате никого нет, перевела
взгляд на кровать.
Профиль матери, все изгибы и черточки изможденного,
утонувшего в большой мягкой подушке лица поразительно напоминали лицо ее
усопшей сестры Гиффорд, покоившейся в гробу.
Одеяло, под которым лежала мать Моны, было безукоризненно
белым, за исключением одного красного пятна почти в самом центре, как раз возле
руки, к которой пластырем была прикреплена игла с трубочкой.
Мона подошла ближе и, схватившись за хромированную спинку
кровати, коснулась пятна. Мокрое. И тут она увидела, что прямо у нее на глазах
красное пятно быстро увеличивается в размерах и расплывается по ткани. Снизу
явно что-то сочилось. Мона выдернула одеяло из-под обмякшей руки матери, но та
не шелохнулась. Алисия была мертва. Вся кровать пропиталась кровью.
Мона услышала позади какие-то звуки, а вслед за ними
раздался хрипловатый и неприветливый шепот:
— Послушай, милочка, не надо ее будить. Нам пришлось
здорово с ней повозиться сегодня утром.
— Давно ли вы справлялись о ее самочувствии? —
осведомилась Мона, поворачиваясь к медсестре.
Сиделка уже успела заметить кровь.
— Боюсь, нам не удастся ее добудиться, — сказала
ей Мона. — Будьте любезны, позовите сюда мою родственницу, Энн-Мэри. Она
ждет внизу, в вестибюле. Попросите ее немедленно подняться.