Да будет вам известно, что к тому времени, как Кэтрин
превратилась в молодую женщину, я уже обладал в семье немалым влиянием, ибо
присущие мне сверхъестественные способности сделались очевидными для всех.
Посему именно от меня Кэтрин родила дочь, Мэри-Бет — последнюю поистине
выдающуюся ведьму в роду Мэйфейров.
Полагаю, известно вам и то, что по прошествии времени я стал
отцом дочери Мэри-Бет, Стеллы, а та, в свою очередь, родила от меня дочь Анту.
Однако позвольте мне вернуться к тревожной поре моего
раннего детства, когда все домочадцы только и делали, что строгим шепотом
приказывали мне вести себя хорошо, не задавать лишних вопросов, почитать все
без исключения семейные традиции и обычаи и не обращать внимания на те странные
события и обстоятельства, что имели непосредственное отношение к миру духов и
привидений.
В весьма недвусмысленных выражениях мне дали понять, что
представителей мужской линии семейства Мэйфейр, наделенных неординарными
способностями и обладающих особой силой, как правило, ожидает печальный конец.
Безвременная смерть, безумие, изгнание — таков удел возмутителей спокойствия.
Оглядываясь назад, я понимаю, что при всем желании не смог
бы стать одним из тишайших и послушнейших членов семейства, подобных дяде
Морису, Лестану и прочим родственникам, которые из кожи вон лезли, лишь бы
заслужить всеобщее одобрение.
Начнем с того, что с самого раннего возраста мне постоянно
являлись призраки. Я слышал голоса духов, видел, как души оставляют тела
умерших. К тому же я мог без труда читать мысли других людей. Подчас мне
удавалось даже передвигать взглядом предметы, а также разбивать и ломать их —
причем совершал я подобные действия отнюдь не в пылу гнева или раздражения, а
зачастую без всякого умысла. Одним словом, я был настоящим маленьким колдуном,
магом — или как там еще это называется?
Призрак Лэшера я помню с той самой поры, как помню себя.
Заглядывая в спальню матери, чтобы пожелать ей доброго утра, я неизменно видел
возле ее кресла знакомый силуэт. Когда появилась Кэтрин, Лэшер подолгу
простаивал у колыбели. Однако ни разу он не удостоил меня даже беглым взглядом.
Замечу, что меня заблаговременно предупредили о недопустимости какого-либо
общения с ним: ни при каких обстоятельствах я не имел права заговаривать с
Лэшером, а тем более пытаться выяснить, кто он такой и что делает в нашем доме.
Разумеется, мне было запрещено произносить его имя, а также каким-либо образом
привлекать его внимание.
Все мои дядюшки были весьма довольны своим уделом и без
устали повторяли: «Заруби себе на носу: мужчина из рода Мэйфейров может иметь
все, что пожелает: вино, женщин, все мыслимые и немыслимые блага, даруемые
богатством. Однако семейные тайны не нашего ума дело. Пусть всем этим
занимается старшая ведьма. Ей, как говорится, и карты в руки. Запомни: именно
на этом принципе зиждется наша незыблемая власть».
Однако такая позиция совершенно меня не устраивала. Принять
сложившееся положение как данность ни в коем случае не входило в мои намерения.
Что до бабушки, то она возбуждала во мне жгучее любопытство, которое я
тщательно скрывал от прочих домочадцев.
По мере того как я рос, мать моя, Маргарита, все больше от
меня отдалялась. Когда нам случалось встретиться, она по-прежнему сжимала меня
в объятиях и осыпала поцелуями, однако встречи эти становились все реже.
Насколько я помню, она постоянно стремилась в город — то за покупками, то в
оперу, то на танцевальную вечеринку, то выпить, то еще Бог знает зачем. Если же
ей случалось остаться дома, она запиралась в своей комнате и весьма резко
пресекала любые попытки нарушить ее уединение.
Не скрою, я находил свою мать весьма загадочной особой. И
все же бабушка будоражила мое детское воображение сильнее. В редкие минуты
досуга — а, надо сказать, занятиями я был загружен сверх всякой меры — она
притягивала меня подобно сильнейшему магниту.
Пожалуй, мне стоит более подробно рассказать о своих
занятиях. Прежде всего, я с упоением читал. В нашем доме книги были повсюду.
Поверьте, редко о каком-либо из домов патриархального Юга можно было сказать то
же самое. Чтение не входило в число привычек богатых людей: считалось, что
увлекаться книгами пристало лишь представителям среднего класса. Но в нашей
семье читать обожали все. Что до меня, то я едва ли не с пеленок научился
читать по-французски, по-английски и по-латыни.
Впоследствии без всякой посторонней помощи я выучил немецкий,
а также испанский и итальянский.
Мысленно возвращаясь к поре своего детства, я не могу
припомнить ни одного дня, когда бы я не читал какую-либо книгу из семейного
собрания. Отмечу еще раз, что богатство нашей библиотеки не поддавалось ни
воображению, ни описанию. С течением лет многие книги сгнили и рассыпались под
влиянием неумолимого времени; некоторые были украдены, другие я сам подарил
тем, кто мог оценить их по достоинству. Однако в годы детства в полном моем
распоряжении находились все без исключения произведения Аристотеля, Платона,
Плавта и Теренция, а также Вергилия и Горация. Ночами я зачитывался Гомером в
переводе Чепмена или Овидиевыми «Метаморфозами», блестяще переведенными
Голдингом. Затем настал черед Шекспира, которого я, естественно, обожал, а
также чрезвычайно занимательных английских романов: «ТристрамаШенди» Лоренса
Стерна, «Тома Джонса» Генри Филдинга и, конечно же, «Робинзона Крузо» Даниеля
Дефо.
Со всеми этими книгами я познакомился на заре своей жизни.
Признаюсь, нередко смысл прочитанного доходил до меня гораздо позже, иногда
лишь через много лет после того, как я переворачивал последнюю страницу. Часто
бывало, что я таскал за собой книгу по всему дому и, дергая домочадцев за юбки
и полы сюртуков, изводил их одним и тем же вопросом: «Что это означает? » Я
даже просил дядюшек, тетушек, кузенов или рабов прочесть мне вслух какой-либо
особо непонятный отрывок.
Часы, свободные от чтения, я проводил в обществе мальчиков
старшего возраста — как белых, так и цветных. Мы скакали на лошадях без седел,
бродили по болотам в поисках змей или забирались на стволы высоченных дубов и
кипарисов и осматривали окрестности, стараясь определить, не приближается ли
откуда-нибудь разбойничья шайка.
В возрасте двух с половиной лет я заблудился на болоте во
время грозы и, полагаю, был поистине на волосок от гибели. В ту кошмарную ночь
раскаты грома и вспышки молнии едва не лишили меня разума. Я орал до хрипоты,
однако никто не спешил мне на помощь. Гром по-прежнему яростно сотрясал небо, и
молнии стремительно разрезали тучи. К счастью, это крайне опасное приключение
завершилось благополучно: я выжил и на следующее утро как ни в чем не бывало
сидел за столом и с аппетитом завтракал, в то время как мать не сводила с меня
затуманенных слезами глаз. Пережитый ужас вовеки не изгладится из моей памяти.
Но никогда впредь я не испытывал ни малейшего страха перед грозой.
Короче говоря, я учился постоянно, каждый день и каждый час,
и мне было откуда черпать знания.