– Я храню записки дядюшки Вервэна, – все с тем же
задумчивым видом ответила Меррик, опустила острое орудие на остальные свертки.
Настала очередь четвертого предмета, который она небрежно
развернула: маленького приземистого идола такой же тонкой работы, как и
предыдущие раритеты. Ее рука снова потянулась к круглой, украшенной колибри,
рукояти остроги.
– Они использовали это, чтобы пускать кровь, когда
колдовали. Дядюшка Вервэн сказал, что я найду предмет для пускания крови, а
Мэтью потом пояснил, что это он и есть.
– В этом чемодане еще много других предметов, да? –
спросил я. – А эти, безусловно, самые важные из них. – Я огляделся по
сторонам. – Что еще здесь спрятано?
Она пожала плечами. Только сейчас я заметил, как на чердаке
душно и как Меррик жарко под этим низким потолком.
– Пойдемте. Давайте все сложим обратно в чемодан и спустимся
в кухню, – попросила она. – Велите своим людям не открывать ящики, а
просто перевезти их туда, где они будут спокойно храниться. Я заварю хороший
кофе. У меня он отлично получается – лучше, чем у Холодной Сандры или Большой
Нанэнн. Мистер Тальбот, вы вот-вот упадете в обморок от жары, а вы, мистер
Лайтнер, чересчур взволнованы. В этот дом никто никогда не вломится, а ваш дом
охраняется круглые сутки.
Она тщательно завернула лезвие топора, идола и острогу,
потом закрыла чемодан и защелкнула два проржавевших замка. Только тогда я
обратил внимание на потертую картонную бирку с названием одного из аэропортов в
Мексике и на несколько наклеек, указывавших, что после этого аэропорта чемодан
преодолел еще много миль.
Я повременил с расспросами, пока мы не оказались на кухне,
где было немного прохладнее. Девочка была абсолютно права, говоря, что я
вот-вот потеряю сознание из-за жары. Я чувствовал себя разбитым.
Меррик опустила чемодан на пол, сняла с себя белые колготки
и туфли, включила ржавый вентилятор над холодильником, который лениво
завибрировал, и принялась готовить кофе.
Эрон начал искать сахар и в старом «ящике со льдом», как она
называла морозилку, обнаружил кувшин еще свежих сливок. Однако Меррик от них
отказалась и подогрела, не доводя до кипения, молоко.
– Вот как нужно готовить кофе, – сказала она, обращаясь
к нам.
Наконец мы расселись за круглым дубовым столом с выкрашенной
в белый цвет чистой столешницей.
Кофе с молоком был крепок и вкусен. Пять лет, проведенные
среди восставших из мертвых, не убили во мне воспоминания. И ничто никогда его
не убьет. По примеру Меррик, я щедро насыпал в чашку сахар и пил большими глотками,
искренне веря, что кофе восстанавливает силы, а осушив чашку до дна, я
откинулся на спинку скрипучего деревянного стула.
Кухня содержалась в образцовом порядке, хотя и по старинке.
Даже холодильник здесь был древний, с гудящим мотором наверху, прямо под
скрежещущим вентилятором. Сквозь стеклянные дверцы полок над плитой я разглядел
всю утварь, которой регулярно пользовались. Линолеум на полу был старым, но
тоже абсолютно чистым.
Тут вдруг я вспомнил о чемодане, вскочил, огляделся и увидел
его на пустом стуле рядом с Меррик.
Обернувшись к девочке, я увидел в ее глазах слезы.
– Что случилось, дорогая? – спросил я. – Расскажи,
и я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.
– Я горюю по дому и по всему, что произошло, мистер
Тальбот, – ответила она. – В этом доме умер Мэтью.
Это был ответ на довольно важный вопрос, причем такой,
который я не осмеливался произнести вслух. Не могу сказать, что испытал
облегчение, услышав его, хотя, с другой стороны, меня очень волновало, кто еще
мог претендовать на сокровища, которые Меррик считала своей собственностью.
– Не беспокойтесь насчет Холодной Сандры, – произнесла
Меррик, глядя прямо на меня. – Если бы она собиралась вернуться за этими
вещами, то сделала бы это давным-давно. Ей всегда не хватало денег. Мэтью
по-настоящему любил Холодную Сандру, а ее в первую очередь привлекало то, что у
него было полно денег.
– Как он умер, дорогая? – спросил я.
– От лихорадки, которую подхватил в джунглях. А ведь он
заставил всех нас сделать перед поездкой прививки. Терпеть не могу уколы. Мы
сделали прививки от всех болезней, какие только можно представить. И все же он
вернулся из путешествия больным. Чуть позже, когда Холодная Сандра металась,
голосила и швыряла вещи, она проговорилась, что индейцы в джунглях наслали на
него порчу, что ему ни за что не следовало подниматься в ту пещеру за
водопадом. Но Большая Нанэнн сказала, что лихорадка очень сильная. Он умер там,
в задней комнате.
Она указала на вестибюль, отделявший нас от той комнаты, в которой
мы с Эроном провели беспокойную ночь.
– После его смерти и отъезда Холодной Сандры я вынесла
оттуда мебель. Теперь она стоит в спальне, рядом с комнатой Большой Нанэнн. Я
там сплю с той поры.
– Могу понять почему, – произнес Эрон. – Должно
быть, для тебя было ужасно потерять сразу обоих.
– Мэтью ко всем нам хорошо относился, – продолжала
девочка, – жаль, он не был моим отцом, как бы теперь мне это помогло.
Сначала он лежал в больнице, потом дома, под конец врачи перестали приходить,
потому что он все время пил и кричал на них, а потом настал день, когда он
перестал дышать.
– А к тому времени Холодная Сандра уже уехала? – мягко
спросил Эрон и положил ладонь на стол, рядом с рукой Меррик.
– Она все дни проводила в баре на углу, а когда ее
вышвырнули оттуда, отправилась в бар на главной улице. Той ночью, когда ему
стало совсем плохо, я пробежала два квартала, а оттуда на главную улицу, чтобы
позвать ее. Мне пришлось колотить в дверь черного хода. Но она была слишком
пьяна, чтобы идти. Холодная Сандра сидела в баре с белым красавчиком. Сразу
было видно, что он влюблен в нее, просто восхищен. А она была такой пьяной, что
не могла даже подняться со стула. И тогда меня осенило. Она не хотела видеть,
как умирает Мэтью. Она боялась оказаться возле него, когда это случится. Она не
была бессердечной. Просто искренне боялась. Я побежала обратно домой. Большая
Нанэнн умыла ему лицо и дала выпить виски: он пил все время только виски,
ничего другого не принимал. И все задыхался, задыхался... А мы сидели рядом всю
ночь. А на рассвете дыхание у него вдруг стало очень ровным, таким ровным, как
тиканье часов, грудь вздымалась вверх-вниз, вверх-вниз. Я очень обрадовалась,
что он перестал хрипеть, но Большая Нанэнн покачала головой: мол, ничего
хорошего. Потом дыхание стало совсем тихим, неслышным. Грудь перестала
колыхаться. Большая Нанэнн сказала, что Мэтью умер.
Меррик замолкла, допила кофе, встала, небрежно отодвинув
стул, сняла с плиты кофейник и разлила всем троим остатки густого напитка.