Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 87

— Опять вынужден согласиться. Когда я в последний раз описал его подобным образом, толпа подлинных лицемерных вымогателей подвергла мой дворец осаде, требуя, чтобы я головой ответил за клевету. Допустим, толпы из четырех человек и собаки достаточно, чтобы осадить дворец Биббьены в его нынешнем виде, но все-таки… У меня при мысли об этом до сих пор руки трясутся. Посмотрите. — (Лев берет протянутую ему руку.) — Пойдемте.

— А просители? — вмешивается Гиберти.

Otium, negotium…

— Очень волнуются, доложу я вам, — говорит Биббьена. — Хотят видеть Папу.

— Сделай мне одолжение, Джан Маттео, — обращается Лев к секретарю. — Прими четверых-пятерых. Выслушай их и… Поступи так, как сочтешь нужным. От моего имени. — Секретарь бесстрастно кивает. — А когда увидишь моего брата, передай ему мое благословение.

Он поворачивается и, держа Биббьену под руку, идет обратно через зал Константина.

— Сейчас по коридорам вашего дворца гуляет невероятная сплетня, — говорит Биббьена, — но я к ней никакого отношения не имею. Услышал ее, как только вошел. Скажите, это правда, что нынешним утром вы заставили епископа Специи съесть жабу?..

Гиберти слушает, как взмывает и опадает серебристый смех Папы, пока эта парочка не ускользает прочь и звук не замещается другим — бормотанием или шепотом, ропщущим шорохом. Он никогда не прекращается, этот звук, порождаемый приглушенными голосами за закрытыми дверьми, волнениями и переживаниями в других помещениях и в других местах. Гиберти закрывает свой гроссбух.

До Лено, находящегося этажом ниже, этот звук тоже доносится, но Лено не обращает на него внимания. И это весьма разумно, ибо звук ни о чем ему не сообщает, его нельзя продать, он вообще ничего не стоит. Туаз грубо резанного мрамора идет за двадцать три джулио. Это факт. На него работают двести пять человек — это тоже факт. Сто тридцать два из них — в открыто принадлежащих ему мастерских за виа делле Боттеге-Оскуре. Сто четыре из них — евреи. Факт, факт. Он ожидает Папу в прихожей Царского зала. Факт? Что, если его святейшество не появится?.. Абстракция. Бесполезная.

Далее: в одном скудо — сотня джулио, а в генуэзской лире — двадцать сольдо, в английском фунте — пятнадцать. Флорин и венецианский цехин твердо идут один к одному. Четыре сольдо — за кавалотто, шесть кватрино — за сольдо, один — за два генуэзских денария, четыре — за байокко, десять — за джулио, или паолино, или карлино, хотя сегодня они встречаются нечасто. Никто в здравом рассудке не принимает далеры, и то же самое касается стиверов, батценов и копстаков. Все это очень занимательно. За сто четырнадцать миланских сольдо можно получить одну серебряную крону, которая равняется трем генуэзским лирам плюс целой куче римских сольдо — от двенадцати до двадцати. Четыре багатини составляют кватрино. Факт, факт, факт.

Загадка: если за один венецианский дукат дают чуть меньше двух с половиной туринских ливра, а туаз грубо резанного мрамора продается за пять ливров с четвертью, то сколько туазов потребуется продать, чтобы заполнить венецианскими дукатами самый большой его кошель (вместимость — один фольетто, обычный вес — одна либбра)? Ответ: не хватит всех каменоломен христианского мира! Ха-ха-ха! Республиканские дукаты — всего лишь счетная единица, цифра в гроссбухе, рукопожатие и сделка, совершенные на следующий год в Безансоне. Да быстрее же, думает он, ерзая на скамье.

Время от времени домочадцы Льва просовывают головы в дверь, разглядывают его и скрываются снова. Ему кивает знакомый чиновник курии. Несколько молодых людей играют в конце коридора в чехарду, затем убегают. Здесь, в прихожей, довольно жарко. Он потеет. Ведь не забудет же о нем Биббьена? Или решит забыть? Это случится не впервые: хорошо посмеяться за счет синьора Джулиано Лено, оставленного в ожидании на целый день. Если оценить каждый взрыв хохота в джулио, то сколько это будет за год? В прошлом году кто-то не поленился подсчитать, сколько раз по кому прошлись пасквилянты, а результаты вывел мелом на груди Пасквино. Среди самых проклинаемых жителей Рима Джулиано Лено значился вторым.

Его слуха достигают приглушенные крики, несущиеся по коридору из внутреннего двора Сан-Дамазо, которые усиливаются, становясь отчасти стонами. Этот шум — странная смесь из одобрительных возгласов и вздохов разочарования. Он начинает стихать. Это просители, думает Лено. Просители — значит, Папа, значит, ждать ему придется еще больше, к тому же — две лиры против юстино — он все сильнее убеждается в том, что шутник Биббьена решил увеличить его, Лено, «хохотальный» счет еще на джулио-другой. А то и на сольдо, на целый скудо… А потом, словно бы в подтверждение этих опасений, до него доносятся раскаты смеха. И тут же, словно чтобы поскорее их развеять, в дальнем конце коридора появляется Папа, по бокам сопровождаемый Биббьеной и Довицио.

Все трое останавливаются. Еще больше смеха, взаимные объятия. Шляпа с зелеными полями, принадлежащая Биббьене, так и подпрыгивает. Лено встает, чтобы его заметили, и собирается с мыслями: так, Вич и Ceppa, это хорошо, хотя его человек ничего в их разговоре не разобрал. Да, и монахи тоже: это позабавит его святейшество, и, пока тот будет еще вздрагивать от смеха, надо успеть спросить его о счете. В папской казне опять задержали ему плату, так что бригады каменотесов пришлось сократить до минимума. Довицио берет крупного человека под руку, но тот, прежде чем дать себя увести, замечает стоящего поодаль Лено и поднимает руку. Лено поспешно машет ему в ответ. Папа овладевает собой, быстро направляется к Лено и, на миг остановившись, чтобы взять его под руку, увлекает за собой.

— Какие новости, Лено? — спрашивает он отрывисто, проталкивая его вперед и отпуская, чтобы тот мог сойти по узкой винтовой лестнице, деревянные ступени которой на полпути сменяются каменными, в конце концов приводя в широкий коридор с высоким потолком, где эхом отражаются звуки сверху.

Зарешеченные отдушины, проходящие под потолком с одной стороны коридора, пропускают яркие снопы солнечного света. С другой стороны в кирпичной кладке имеются полукруглые прорези, занавешенные мешковиной, из которых вырывается лязг горшков и кастрюль и доносятся кухонные запахи. Облаченные в фартуки поварята то и дело выскакивают из дверей, но тут же призываются обратно. Разносчики ставят подносы себе на голову и осторожно вышагивают по коридору, стараясь не столкнуться с другими, несущими дрова, бочки с рыбой и огромные дымящиеся супницы. Мимо провозят тачку, полную телячьих голов. Еще одна тачка до краев нагружена угрями. Здесь, внизу, жарче, отмечает про себя Лено, докладывая Папе о том, что ему самому доложили вскоре после полуночи, и украдкой вытирая под мышками липкий пот.

— Вич и Ceppa? — переспрашивает Папа один раз.

Но вообще он спокоен и довольствуется созерцанием круговерти из готовщиков соусов и младших поваров, заляпанных кровью подручных мясника и чистильщиков котлов, — все они петляют, едва не сталкиваясь друг с другом, и перепрыгивают через желоб, проходящий по середине коридора и до краев заполненный прогорклой водой. Время от времени клубы пара, вздымаясь, приподнимают засаленную мешковину. Тогда можно видеть огонь в печах и огромных краснолицых мужиков, орудующих мясницкими ножами.