Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 85

Он начинается тихо-тихо, медленно обретая определенность: хлюпко хныкающий или ухающе-фырчащий звук. Все монахи крепко спят. Бернардо продолжает храпеть. Не спит только Сальвестро, один во всей комнате, один на постоялом дворе, один в Борго, один в Ри-име. Никто не слышит, никому нет до этого дела. Мелкая влажная икота и полузадушенные рыдания нерешительно прорываются наружу и тут же тонут в дегтярном безмолвии ночи. Слишком поздно. Так оно всегда и бывает. Сальвестро плачет по своей матери.

Подъем, завтрак, горшок, месса.

«Otium, negotium» [42] ,— напевает Папа, быстро переходя из часовни в смежную с ней залу, растягивая «о» на манер антифона, о-о-о-о, останавливаясь, чтобы выглянуть в окно лоджии, выходящее во внутренний двор, глубоко затененный: там уже бурлит шумливая толчея сегодняшних просителей. Решив показаться перед ними воочию, Папа сворачивает в галерею.

— Ваше святейшество, епископ Специи ждет уже целых три дня, — мурлычет ему на ухо Гиберти. — После этого состоится аудиенция…

Зал Константина оглашен болтовней, тут же смолкающей, когда входит он. С высоких помостов на него глазеют художники и их подмастерья; в зале стоит густой дух маслянистых и металлических испарений. Болтовня возобновляется, как только Папа переходит в Элиодоро. Через окна справа от себя он видит Бельведерские сады, простирающиеся до холмов и поначалу затененные дворцом, а затем вспыхивающие во всем великолепии под утренним солнцем. Ватикан паразитирует на свете Борго. Гиберти то ли кашляет, то ли чихает, снова на что-то намекая. К своей груди он привычно прижимает гроссбух. Лев видит епископа, одиноко стоящего посреди Станца делла Сеньятура. Otium, negotium…

Это дельфин, думает он несколькими минутами спустя. Только посмотрите на его губы. Да и дышит-то как! Размеренно заглатывает и изрыгает из себя целые тонны воздуха. Дельфиноподобный епископ Специи неизменно смотрит на некую точку футах в трех перед своим носом, медленно поворачивая голову из стороны в сторону на четверть оборота, меж тем как Лев перед ним прохаживается. Монолог начался сразу же, как он вошел.

И продолжается теперь, усыпаемый плохо отрепетированными светскими отступлениями, каждое из которых предваряется одной из двух фраз: либо «если сумею взять на себя такую смелость», либо «как бы мне изъяснить это вашему святейшеству?». Эти обороты и так вызывают у Льва отвращение, а если повторяются трижды — тем более. Он слушает все менее внимательно, вспоминая о Специи: болотистое, неинтересное место возле моря. Мягко набухающий туман риторики окутывает мглою безоблачное утро Папы. В него вплывают некие громоздкие бесформенные существа: предметы жалоб епископа. Будь внимательнее, подстегивает он себя. Задай какой-нибудь вопрос. Озаботься печалями Специи. Можно спросить, серьезна ли угроза со стороны турецких корсаров, и сбить этим с толку толстогубого епископа. Или хороша ли там охота.

— …что же до ее происхождения, то здесь все выказывают полнейшую неосведомленность, а сама она говорит только одно: что была спасена и доставлена в Специю тем, кто явился и ушел ночью, кто однажды вернется, чтобы забрать ее с собой, — вы можете себе представить, как звучит это в изложении простолюдинов, — что теперь она его ждет и каждый, кто пожелает ждать вместе с ней, может к ней присоединиться…

У епископа наличествуют небольшие проблемы со слюной, которую он время от времени шумно всасывает, — возможно, чтобы придать своим словам больший вес.

Повторяясь и повторяясь, начинают вырисовываться определенные факты, тщательно отсеиваемые Папой. По-видимому, два года назад в Специи появилась некая восьмилетняя девочка. Кажется, с той поры вокруг нее собирается некая паства. Кажется, денежные пожертвования изымаются из казны епархии и передаются упомянутой пастве. Епископство Специи не из богатых. Кажется, епископ Специи находится здесь, в Риме. Факты не очень согласуются друг с другом. Папа тасует и перетасовывает их. Время от времени он одаряет епископа безмятежной улыбкой, приглашая того продолжать свой монолог. Полезно, когда тебя считают глупцом.

Гиберти, бесшумно стоящий у дальней стены зала, осторожно выдвигается вперед, глядя в сторону и сопровождая это странным, недавно усвоенным жестом, похожим на утирание носа. Из Станца дель Инчендио, смежной с этим залом, доносится гомон какого-то разговора, вздымаясь до высокого потолка и опадая.

— Видите ли, ее влияние распространяется, — говорит епископ. — Среди ее последователей есть женщины, о которых, как бы сказать вашему святейшеству, в Специи сложилось дурное мнение. И не только в среде простонародья. Епархия полагается на своих благотворителей, а кое-кто из них подпал под ее влияние, в том числе и моя собственная сестра, Виолетта. Она увлеклась этой Амалией, девочкой, я имею в виду. И, ваше святейшество меня поймет, мне трудно выступить против этой секты открыто — моя сестра, понимаете ли… Она владеет в Специи большими земельными угодьями и, кроме того, еще двумя поместьями… Она порой очень упряма, моя сестра.

Лев сочувственно кивает. У него тоже есть сестры.

— С тех пор, как сестра моя отдалилась от церкви, мы едва сводим концы с концами, осмелюсь сказать…

Едва сводим концы с концами? Этого слабого и недалекого человечка назначил Юлий. Возможно, благодаря его сестре. Всегда найдется какая-нибудь причина, с Юлием обычно так и бывало. Так было с генуэзцами на севере, с мраморными каменоломнями Каррары — и даже с Францией. Юлий отрыгнуть не мог, чтобы не вспомнить о Франции. Он же, прежде чем делать назначение, должен все рассчитать и взвесить. Возможно, не сегодня, не нынешним утром, но Специи необходимо уделить внимание. Там, судя по отчету епископа, церкви на грани закрытия, а гостия плесневеет в дарохранительнице. Там голодают священники, недоедают епископы. Прелат подбирается к существу дела, но Лев уже до него добрался и уже устал от того, что понимает этого епископа, понимает, зачем он здесь, о чем попросит через минуту, а также от того, что ему довелось услышать эту конкретную жалобу, в то время как тысячи других никогда не достигнут его слуха.

— И по всем этим причинам, а также и по другим, о которых я не упомянул из уважения к своей сестре, я прошу ваше святейшество проверить девицу Амалию на предмет ереси здесь, в Риме, ибо я полагаю, что она так же вредоносна для церкви в Специи, как вредоносен был Савонарола для церкви во Флоренции, в том самом городе, где вы родились.

Последнюю фразу епископ выговаривает одним духом и замолкает. Следует продолжительная пауза. Гиберти подбирается к дальней двери.

— Вот вы говорите: «проверить на предмет ереси здесь, в Риме». Что вы имеете в виду? Что ее надо проверить здесь, в Риме, или что свои еретические деяния она совершила здесь, в Риме, или и то и другое сразу? — спрашивает Папа.

Вопрос этот медленно направляется к епископу, выпуская по пути усики и опутывая его. Голова священнослужителя слегка накреняется. На лице сохраняется почтительность, и Лев понимает, что гнев его пока остается незамеченным. Но ему и не хотелось бы, чтобы это произошло сразу. Это ж надо, упомянуть о Савонароле в разговоре с ним! Бросаться этим именем здесь, перед ним, перед одним из Медичи! До чего же он неуклюж, этот епископ. И еще — в том самом городе, где вы родились. Что за наглость! Но это не должно повлиять на его суждения, необходимо оставаться спокойным.