Носорог для Папы Римского - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Норфолк cтр.№ 227

И в этот город, точнее, в это нечто, глотающее и отрыгивающее города, тяжелой поступью входит Зверь. Из разнообразных полуофициальных «комитетов по приему», расставленных, соответственно, возле обелиска (портингальцы), типографии Чинквини (испанцы) и у самих ворот дель Пополо (делегация от Папского престола) хотя бы одному, вероятно, следовало бы знать, что в Риме вряд ли можно раздобыть что-либо ценное без помощи лопаты или боясь испачкать руки. Подразумевается, что все они пребывают там инкогнито, и потому им приходится занимать себя обычной, не привлекающей внимания деятельностью, как то: выковыривать грязь из-под ногтей, окликать воображаемых друзей, пытаться прочесть надпись, выгравированную на обелиске, перешнуровывать рукава, стоять в очередях, чтобы купить козий сыр или репродукцию «Тернового венца» с одного из прилавков, установленных в северной части пьяццы, одиноко расхаживать вокруг со скрещенными на груди руками, словно погрузившись в глубокие раздумья, или же стоять на одной ноге, пытаясь найти неуловимый камешек, попавший в башмак. Все эти предосторожности сводятся на нет примерно каждые пять минут, когда гости, приглашенные на завтрашний морской бой, зная, что одному из его участников еще только предстоит прибыть, и беспокоясь, стоит ли им присутствовать на таком одностороннем мероприятии, появляются на своих лошадях и обращаются к виртуозам конспирации с неосторожными вопросами, например: «Ну что, он уже здесь?» или «Дождались наконец?». Больше всего удручает, пожалуй, ежедневное трехразовое появление секретаря кардинала Армеллини, который — несомненно, из-за какой-то оплошности канцеляристов — вообще не получил приглашения. Секретарь гордится своим могучим баритоном. Он встает в стременах на другой стороне пьяццы, устремляет блуждающий взгляд на несчастных агентов, уже спешащих скрыться, наполняет легкие воздухом и просто ревет: «НУ?!»

Они ждут здесь уже целую неделю. Козий сыр отбеливает им внутренности. У большинства из них имеются две или три копии «Тернового венца». На обелиске не выгравировано никакой надписи. Даже коровьи пастухи знают, кто они такие и зачем они здесь. Слово прозвучало даже раньше, чем они там появились, так как то же самое слово привело их сюда: «Россерус».

Итак, все три лагеря упускают из виду Сальвестро с его быком и повозкой. Один или двое берут на заметку маленькую девочку, скачущую вокруг в ослепительно-белом платье, вспоминая данные им инструкции: «Все из ряда вон выходящее. Что бы то ни было…» Но затем, сверив ее радостные прыжки и бросающийся в глаза наряд с полученным ими описанием — «Большое, серое, с рогом на конце носа», — они вычеркивают ее из памяти. Повозка громыхает дальше, выезжает с пьяццы и катится на юг по виа дель Пополо. Как же они ее пропустили? Несколькими часами позже тот же вопрос зададут швейцарцы с пиками, которые двойной колонной пройдут по той же самой дороге, пустив коней рысью, и станут делать сложные воинские упражнения перед городскими воротами, пока их командир будет допрашивать злосчастных шпионов. Припозднившиеся пастухи восхищаются быстрым переходом от Оборонительного Каре к Двойному Полумесяцу с целью Охватного Маневра, и лишь одинокому подмастерью в типографии (работающему допоздна, чтобы переплести в тома in quarto четвертый и последний тираж «Обезьяны» Брандолини) приходится рассказывать раздраженному офицеру, что Зверь, да, прошел в город этим вечером и что он, нет, самолично его не видел, да и никто другой. Так откуда же он знает? Ну, как же. Да примерно как с этими якобы анонимными делегациями. Все знают. Зверь? Он просто прошел…

И — идет дальше. К этому времени, прокатившись мимо шумных причалов у Рипетты, — меж тем как свет гаснет, бросая на далекие, крытые жестью башни Сената молочно-побежалое сияние и делая еще темнее уже и без того паточный поток, который отклоняется в сторону лишь для того, чтобы снова возникнуть в конце виа дель Панико, — Зверь находится в Борго, в сотне шагов к западу от ныне преставившегося «Посоха паломника», полевой стороне виа деи Синибальди, если быть точным. Вскоре там начинают толочься другие швейцарцы вкупе с небольшим штатом папских дворцовых секретарей, выглядящих так, словно на них охотятся, хотя охотиться должны они сами. «Убийцы!» — кричит сумасшедшая старуха из какого-то дома. Зверя нигде не видно. Куда он делся? Ремесленники, допоздна работающие на виа делле Боттеге-Оскуре, отрывают взгляды от куч брошей, изображающих Зверя, которые они выстругивают из дерева, чтобы продавать их на завтрашнем представлении в Бельведере, и их охватывает сильнейшее ощущение того, что стоило им выглянуть из дверей около часа назад — и они увидели бы изображаемый ими предмет в его ленивом продвижении по улице. Как странно! Они все равно выглядывают. Соседи смотрят на них. Всем в голову одновременно приходит одна и та же мысль, все ее упускают, вздыхая, досадливо маша руками и тряся головами, затем возвращаются, чтобы приклеивать булавки к обратным сторонам брошей, начав внезапно беспокоиться о разных деталях: например, непарнопалые ли у него копыта или просто расщепленные и где располагается второй рог? Совершенно неожиданно их поделки кажутся им какими-то неправильными. (Второй рог?) Нелепые сомнения, потому что на самом деле никто его по-настоящему не видел и теперь он, вероятно, смешивается со скотом на Коровьем поле или с буйволами, живущими на острове Тиберина, которые вскоре, без сомнения, сердито замычат, разбуженные швейцарцами с факелами, действуют те по информации от бригады каменщиков, которые обследовали крошащийся замковый камень моста Кватро-Капи из люльки, подвешенной к нижней стороне арки. Каменщиков никто не разубедит в том, что он, да, был здесь около часа тому назад. Нет, нельзя сказать, чтобы кто-нибудь на самом деле его видел, но…

Но — ничего. Его нигде нет, и Боккамацца с помощью двух дюжин корсиканцев роет яму в Трастевере. «Сверху натянем сеть, — объясняет им он. — Набросаем листьев и всякого такого». Узнав о назначении ямы, корсиканцы выказывают удивление, поскольку маловероятно, чтобы Зверь вернулся на то же самое место, и, хоть Боккамацца — главный охотник его святейшества и славится умением ставить хитроумные ловушки, считают это детской ошибкой. Следует ли им высказать Боккамацце это свое мнение, прежде чем рыть яму? «Как? Здесь? Час назад?..» Что подтверждается самым молодым из троих священников, сидящих за поздним рыбным ужином в таверне у самой воды на противоположном берегу, втиснутой между Далматским приютом и церковью Санта-Лючия-Инфекундита, где они только что закончили служить необычайно бурную мессу. «Сам я его не видел, — неожиданно вставая из-за стола, срывающимся от страстности голосом говорит брат Фульвио, — но верю, что он там был. И это ласковый Зверь!» Остальные двое делят великолепного линя, от которого валит пар. «Тогда, может, разыщешь его и усядешься на рог? — предлагает отец Томмазо. — Где, по-твоему, он сейчас, Бруно? На Цестиевой пирамиде?» Брат Бруно кивает.

Само собой, его там нет, хотя — опять же, само собой — он там был, так же как его проглядели в Аренуле, не обратили на него внимания в Треви, упустили в Монти, прозевали в Рипе, прошляпили в Пинье и проворонили как в Кампителли, так и на Марсовом поле. Зверь не столько входит в Рим, сколько материализуется из него, отбрасывая тени своих отшелушенных сущностей на оштукатуренные стены и обитые железом двери, на заросшие ракитником портики, в заваленные мусором подвалы. Он стирает себя с травертина и туфа приречного Рима, оставляя не свои последовательные образы, но удивление, вызванное их исчезновением, déjà-déjà-vu.