— Феридэ-ханым, — начала она, — я пришла сюда
по поручению своей очень близкой и давней подруги. Никогда не думала, что
миссия, которую я взяла на себя, окажется столь трудной… Только что я
настаивала, чтобы вы позвали Феридэ-ханым, а сейчас мне хочется убежать…
Меня охватила внутренняя дрожь, сердце тревожно
заколотилось. Но я почувствовала, что если не буду смелее, женщина сдержит
слово и убежит. Стараясь казаться спокойной, я сказала:
— Миссия есть миссия, ханым-эфенди. Надо быть
решительной. Знает ли меня ваша подруга?
— Нет… Вернее, она незнакома с вами, но ей известно,
что вы невеста Кямрана-бея.
— Она знает Кямрана-бея?
Незнакомка не ответила, а я вдруг почувствовала, что не в
силах спрашивать дальше. Хотя я умирала от любопытства, но, мне кажется,
пожелай она действительно уйти в ту минуту, я не стала бы ее задерживать.
— Слушайте меня, Феридэ-ханым… Вы не знаете, почему я
вдруг заколебалась. Я думала увидеть взрослую девушку, а передо мной маленькая
школьница. Я боюсь огорчить вас… Вот причина моей нерешительности.
Жалость незнакомки задела мое самолюбие и вернула силы.
Я поднялась со скамейки, прислонилась спиной к дереву,
обхватила ствол руками и сказала спокойным, даже повелительным голосом:
— В таких случаях нельзя быть нерешительной. Я
чувствую, вопрос важный. Поэтому лучше, если мы отбросим всякую жалость и будем
говорить откровенно.
Мой храбрый вид заставил незнакомку взять себя в руки.
— Вы очень любите Кямран-бея? — спросила она.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к вам,
ханым-эфенди.
— Видимо, имеет, Феридэ-ханым.
— Я вам уже сказала, ханым-эфенди, если мы не будем
говорить откровенно, у нас ничего не получится.
— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Я должна вам сообщить,
что, кроме вас, Кямрана-бея любит еще одна…
— Вполне возможно, ханым-эфенди. Кямран — молодой
человек, обладающий очень многими достоинствами… И нет ничего удивительного,
если он приглянулся еще какой-нибудь женщине.
Какое-то подсознательное чувство говорило мне, что вот в
этот тихий летний вечер, когда даже листья деревьев не шелестели, в наш дом
неожиданно ворвалась буря. И не знаю откуда, но во мне появились сила и желание
противостоять этой беде.
Последнюю фразу я произнесла даже немного иронически.
Женщина продолжала сидеть, только как-то странно выпрямилась, нервным жестом
поправила концы своего чаршафа и стиснула руками край скамейки. Я
почувствовала, что сейчас незнакомка откроет наконец, ради чего она сюда
пришла.
Бесстрастным голосом она сказала:
— На первый взгляд вы мне показались ребенком, но
сейчас я вижу перед собой умную взрослую девушку. Как жаль, что Кямран-бей не
смог оценить вас по заслугам… Впрочем, может, он и оценил вас, но потом
поддался временной слабости. Одним словом, два года назад он познакомился в
Европе с моей подругой, о которой я вам сказала. Не знаю, стоит ли вам
рассказывать остальные подробности?..
Я кивнула головой:
— Мне надо удостовериться в правдивости ваших слов.
— Мою подругу зовут Мюневвер. Это дочь одного из старых
придворных султана. Когда-то она увлеклась одним человеком, вышла замуж, но не
была счастлива. После всех потрясений бедняжка заболела. Врачи посоветовали
отправить ее в Европу. Новая любовь пришла в тот момент, когда она уже
выздоровела и собиралась возвращаться на родину. Кямран-бей приехал в
Швейцарию. Не знаю, в отпуск ли, в командировку, но знакомство их произошло
там. Он приехал на неделю, а оставался там около двух месяцев. Кажется, у него
была даже по этому поводу неприятность…
— С вашего позволения, один вопрос… — перебила
я. — Какую цель преследует ваша подруга, желая, чтобы я обо всем узнала?
Незнакомка встала.
— А вот на это трудно ответить, — сказала она,
потирая руки, затянутые в перчатки. — Сегодня Мюневвер — ваш враг.
— Помилуйте!..
— Да, это так, Феридэ-ханым. Она совсем неплохой
человек. Очень впечатлительное существо. Кямран-бей для нее не случайное
приключение… Она надеялась выйти за него замуж. Если искать виновного, то это
Кямран-бей. Он скрыл, что дал слово другой. Моя миссия весьма неприятна. Но я
взяла ее на себя, так как боюсь, что эта чувствительная женщина, к тому же
больная, умрет.
— То есть умрет, если не выйдет замуж за Кямрана?
— Зачем говорить неправду? Да. После этого известия она
не сможет жить…
— Жаль бедняжку.
— Вернее, жаль вас обеих.
Я сделала предостерегающий жест рукой, давая понять, что она
зашла слишком далеко, и засмеялась.
— Не трогайте меня. Думайте лучше о подруге.
— Почему же, Феридэ-ханым?.. Правда, мы много лет
дружим с Мюневвер… Но вы тоже очень приятная молодая девушка и совершенно ни в
чем не виноваты. И если я жалею вас…
— Этого я вам не позволю! — перебила я незнакомку
еще более решительно и строго. — Я считаю, нам не о чем больше говорить.
Во время разговора незнакомка несколько раз открывала и
закрывала свой ридикюль, словно собиралась что-то достать. Видя, что я хочу
оборвать беседу, она вынула смятый листок бумаги и протянула мне.
— Феридэ-ханым, я боялась, что вы усомнитесь в
правдивости моих слов, поэтому захватила письмо Кямрана-бея. Не знаю, возможно,
оно вас расстроит…
Сначала я хотела отстранить письмо рукой, но потом
испугалась, что поступаю неверно, и взяла.
— Хотите, я оставлю его?.. Потом прочтете. Оно уже не
нужно моей подруге.
Я пожала плечами:
— Да и мне оно не пригодится. А для вашей подруги это
память… Пусть лучше письмо останется у нее. Только позвольте, я быстренько
пробегу его глазами.
Было уже совсем темно. Я вышла из-за деревьев на аллею и
поднесла письмо к глазам. Почерк был знаком.
«Мой желтый цветок!» — начиналось оно. Затем следовал ряд
поэтических сравнений, из которых явствовало, что подобно тому, как землю на
восходе заливает чистый предутренний свет, так и «желтый цветок» своим
появлением озарял его сердце лучезарным сиянием… «…в моей душе жила непонятная
радость, предчувствие чего-то необычайного, что должно со мной произойти…» — писал
Кямран. И, наконец, предчувствие сбылось: однажды вечером в саду отеля он
увидел в электрическом свете «желтый цветок».
Мои глаза метались по письму, строчки сливались, так как уже
окончательно стемнело. Я совсем не запомнила содержания. Но конец письма я
перечитала несколько раз, и он навеки врезался в мою память.