«И можно ли говорить и думать о таких
пустяках?» думает Пьер.
— Да, из Ольмюца, — отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в
гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен.
Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на
минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал,
выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в
сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену,
когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, — подумал он. —
Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
— Кажется, что я могу вас поздравить, —
прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. — Ежели бы не мигрень,
я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть
к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался
один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние
полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь
он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот
последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает
чье-то чужое место. Не для тебя это счастье, — говорил ему какой-то внутренний
голос. — Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было
сказать что-нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним
вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины
были для нее одними из самых приятных.
Кое-кто из ближайших родных еще оставались.
Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру.
Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго-вопросительно
посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя
было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий
дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
— Ну, что, Леля? — обратился он тотчас же к
дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается
родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только
угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
— Сергей Кузьмич, со всех сторон, — проговорил
он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было,
что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя
Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг
пробурлил что-то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен.
Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на
Элен — и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами
виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не
могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче,
спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с
улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня
тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
— Конечно, c`est un parti tres brillant, mais
le bonheur, ma chere… — Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это
очень блестящая партия, но счастье, моя милая… — Браки совершаются на небесах,
] — отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в
дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его
было упала, и он очнулся.
— Aline, — сказал он жене, — allez voir ce
qu`ils font. [Алина, посмотри, что они делают. ]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным,
равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и
разговаривали.
— Всё то же, — отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на
сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением;
он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам,
прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо
князя было так необыкновенно-торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав
его.
— Слава Богу! — сказал он. — Жена мне всё
сказала! — Он обнял одной рукой Пьера, другой — дочь. — Друг мой Леля! Я очень,
очень рад. — Голос его задрожал. — Я любил твоего отца… и она будет тебе
хорошая жена… Бог да благословит вас!..
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал
его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
— Княгиня, иди же сюда, — прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама
тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку
прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть
иначе, — думал Пьер, — поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно?
Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер
молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся
прекрасную грудь.
— Элен! — сказал он вслух и остановился.
«Что-то такое особенное говорят в этих
случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих
случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее
зарумянилось.
— Ах, снимите эти… как эти… — она указывала на
очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей
странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели
испуганно-вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но
она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими.
Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно-растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю
ее», подумал Пьер.
— Je vous aime! [Я вас люблю!] — сказал он,
вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали
так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и
поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы-жены и миллионов, в
большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.