– Тебя, Джонси, – без надобности уточнила одна из подружек
по работе, и глаза ее вспыхнули злорадством. Две другие разделили это
благородное чувство, выразив его одна восклицанием: «Ну и влетит тебе, Джонс»,
– а другая повторным призывом: «На ковер, Джонси». Конторский мальчик,
несимпатичный подросток, ограничился тем, что провел пальцем себе поперек шеи и
зловеще прищелкнул языком.
Виктория прихватила блокнот с карандашом и явилась в кабинет
мистера Гринхольца, мобилизовав всю свою самоуверенность.
– Я вам нужна, мистер Гринхольц? – поинтересовалась она,
устремив на него невинный взор.
Мистер Гринхольц шуршал тремя фунтовыми бумажками и шарил по
карманам в поисках мелочи.
– Ага, пришли, – заметил он. – Так вот, моя милая, с меня
довольно. Я намерен немедленно выплатить вам выходное в размере недельного
жалованья и прямо сейчас отправить вас отсюда на все четыре стороны. Попробуйте
на это что-нибудь возразить, если сможете.
Виктория, круглая сирота, открыла было рот, чтобы приступить
к рассказу о том, что ее бедная мамочка ложится на операцию и она, Виктория,
так расстроена, что почти ничего не соображает, а ее маленькое жалованье –
единственный для нее и вышеупомянутой мамочки источник существования… Как
вдруг, взглянув в квелое лицо мистера Гринхольца, передумала и вместо этого
радостно и убежденно произнесла:
– Совершенно, совершенно с вами согласна, мистер Гринхольц.
По-моему, вы абсолютно, ну абсолютно правы.
Мистер Гринхольц немного опешил. Он не привык, чтобы
изгоняемые им служащие так приветствовали и одобряли его решение. Пряча
растерянность, он пересчитал монеты у себя на столе и со словами: «Девяти
пенсов не хватает» – снова взялся угрюмо шарить по карманам.
– Ну и бог с ними, – любезно сказала Виктория. – Можете
сходить на них в кино или купить шоколадку.
– И марки тоже, по-видимому, кончились.
– Не имеет значения. Я все равно писем не пишу.
– Я мог бы послать вам по почте, – неуверенно предложил
мистер Гринхольц.
– Не беспокойтесь, – ответила Виктория. – А вот как насчет
отзыва о работе?
Мистер Гринхольц снова ощутил прилив негодования.
– С какой стати я буду писать вам отзыв? – возмущенно
спросил он.
– Принято так, – пожала плечами Виктория.
Мистер Гринхольц притянул к себе листок бумаги, начертал
несколько строк и пододвинул к ней:
– Устроит вас?
«Мисс Джонс два месяца работала у меня
секретарем-машинисткой. Стенографирует неточно, пишет с ошибками, оставляет
службу из-за напрасной траты рабочего времени».
Виктория поморщилась.
– Что-то не похоже на рекомендацию, – заметила она.
– А я и не собирался вас рекомендовать.
– По-моему, вы должны по крайней мере написать, что я
честная, непьющая и порядочная, потому что это чистая правда. И может быть,
еще, что не болтаю лишнего.
– Это вы-то?
– Именно я, – тихо ответила Виктория, невинно глядя ему в
глаза.
Мистер Гринхольц припомнил кое-какие письма, писанные
Викторией под его диктовку, и решил, что осторожность – лучшее оружие мести.
Он разорвал первый листок и написал на втором: «Мисс Джонс
два месяца работала у меня секретарем-машинисткой. Оставляет службу по причине
сокращения штата».
– Так годится?
– Могло быть и лучше, – сказала Виктория, – но сойдет.
И вот теперь, с недельным жалованьем (минус девять пенсов) в
сумочке, Виктория сидела на скамейке в сквере Фиц-Джеймс-Гарденс,
представляющем собою обсаженный чахлым кустарником треугольник с церковью в
середине и большим магазином сбоку.
У Виктории была привычка, если только не шел дождь, купив
себе в молочном баре один сандвич с сыром и один – с помидором и листиком
салата, съедать свой скромный обед здесь, как бы на лоне природы.
Сегодня, задумчиво жуя, она опять и опять ругала себя –
могла бы, кажется, знать, что всему свое место и время и совсем не стоит
передразнивать на работе жену начальника. Впредь надо научиться обуздывать свой
темперамент и не скрашивать такими шуточками скучную работу. Ну, а пока,
освободившись от «Гринхольца, Симмонса и Лидербеттера», Виктория с
удовольствием предвкушала, как поступит на новое место. Она всегда обмирала от
радости, в первый раз выходя на работу, – мало ли что там тебя ждет.
Она только что раздала последние хлебные крошки трем
бдительным воробьям, которые тут же затеяли из-за них отчаянную драку, когда
заметила, что на другом конце скамейки сидит невесть откуда взявшийся молодой
человек. Собственно, она видела, что кто-то к ней подсел, но, поглощенная
добродетельными намерениями на будущее, не обратила внимания. Зато теперь хоть
и краешком глаза, но рассмотрела и восхитилась. Парень был безумно хорош собой,
кудри как у херувима, волевой подбородок и ярко-голубые глаза, и, кажется, он
тоже украдкой вполне одобрительно поглядывал на нее.
Виктория вовсе не считала зазорным знакомиться с молодыми
людьми в общественных местах. Как большой знаток человеческой природы, она не
сомневалась, что легко даст своевременный отпор любой наглости с их стороны.
Так что она открыто улыбнулась, и херувим сразу
отреагировал, словно марионетка, которую дернули за веревочку.
– Привет, – сказал он. – Славный здесь уголок. Ты часто сюда
приходишь?
– Почти каждый день.
– А я вот в первый раз, надо же. Это весь твой обед был –
два сандвича?
– Да.
– По-моему, ты мало ешь. Я бы с такой кормежки умер от
голода. Пошли поедим сосисок в закусочной на Тоттенхэм-Корт-роуд?
– Нет, спасибо. Я уже наелась. Сейчас больше не влезет.
Она втайне ожидала, что он скажет: «Тогда в другой раз». Но
он не сказал. Только вздохнул. А потом представился:
– Меня Эдвард зовут. А тебя?
– Виктория.
– Твои предки назвали тебя в честь железнодорожного
вокзала?
[12]
– Виктория – это не только вокзал, – возразила образованная
мисс Джонс. – Есть еще и королева Виктория.
[13]