– И, в конце концов, ваши терзания будут недолгими, –
поддержал камергер. – Скоро это решится…
– Значит, все-таки маневры? – спросил генерал, не
поднимая головы.
– Да какая вам разница? – пожал плечами Биллевич,
похлопывая генерала ободряющим жестом. – Все идет помимо вас, вдали от
вас, от вас же самого требуется одно: успокоиться и перестать заниматься тем…
чем вы пытались было заняться. И все будет прекрасно. Никто не пострадает, ни
вы, ни ваши близкие… – он усмехнулся. – Я не буду брать с вас никаких
клятв – это совершенно ненужные пошлости… Вы уже имеете представление о наших
возможностях. Поэтому буду краток: если ты, сукин сын, и дальше станешь болтать
о чем не следует, то проживешь еще достаточно долго, чтобы увидеть, какие
интересные вещи будут происходить с твоим семейством… Уяснил?
Генерал кивнул, не поднимая головы, с видом сломленным и
безучастным. Конец, подумала Ольга, покидая курительную. На Друбецкого –
никакой надежды, отныне действовать придется исключительно самой…
Выходя из-под дерева, она краем глаза уловила слева какое-то
неправильное шевеление и резко отпрянула.
Змеиная голова, зеленая и плоская, с буграми над крохотными
глазками, проворно втянулась назад в переплетение корявых ветвей и длинных
вислых листьев. И тут же справа выметнулась вторая, на длинном извивавшемся
теле, покрытом буро-зеленой чешуей, сплетавшейся в причудливые узоры.
Ольга отбила ее точным ударом, нанесенным, конечно, не
рукой. И, приподняв обеими руками подол бального платья, кинулась бежать к
выходу – похоже было на то, что ее наконец-то обнаружили и остались этим крайне
недовольны…
С противным шипением змеи выбрасывали головы то справа, то
слева, разевая пасти до невероятных пределов, целя белоснежными, изогнутыми
ядовитыми клыками, грозя порхающими раздвоенными языками. Ольга отшвыривала их
меткими ударами, и они отлетали прямо в чащу…
Наконец она оказалась на широкой беломраморной лестнице, где
степенно прохаживали самые разные люди, ведать не ведавшие о тех потаенных
страстях, что разыгрывались по углам гостеприимного и хлебосольного особняка.
Настроение, в общем, было не столь уж мрачным: Ольга вновь убедилась, что эти
типы не способны пока причинить ей ощутимого вреда, даже обнаружить ее
присутствие не в состоянии, а значит, есть надежда выиграть: при всех оговорках
и строгих правилах, которыми, как оказалось, связано колдовство, шансы все же
имеются…
К ее радости, ротмистр Топорков пребывал на прежнем месте,
все так же стоял у колонны со скрещенными на груди руками, словно
аллегорическая фигура Уныния, а также Безответной Любви. Ольга не испытывала к
нему особенного сострадания, поскольку прекрасно знала уже от лиц
осведомленных, что подобные влюбленности случаются с ротмистром не менее дюжины
раз в год, если не более, и являются скорее атрибутом гусарской жизни, нежели
натуральными терзаньями…
– Василий Денисович, – сказала она, подойдя
поближе. – Могу я вас попросить о небольшой услуге?
Бравый ротмистр охотно очнулся от любовной меланхолии,
прищелкнул каблуками.
– О любой, Ольга Ивановна!
– Видите ли… – сказала она, глядя открыто и
смущенно. – Завтра в Петербург прибывает мой кузен, Олег Петрович
Ярчевский. Юноша молодой, застенчивый, в столице прежде никогда не бывал, и я
за него чуточку опасаюсь: вы же понимаете, и соблазны большого города, и
робость провинциала… Не были бы вы так любезны за ним присмотреть на первых
порах? Пока он не освоится настолько, что я перестану за него беспокоиться?
– Я, конечно… – Видно было, впрочем, что Топорков
не в особенном восторге от просьбы, чего, как офицер и дворянин, старался не
показать. – Он остановится у Вязинского?
– Не совсем… Пожалуй, нет, – сказала Ольга. –
Юноша гордый и самолюбивый, не желает поселяться у богатого дальнего
родственника… Он будет снимать домик на Васильевском.
– А можно ли узнать, он в статской службе? В военной?
Или вообще не служит пока?
– Он – корнет Белавинского гусарского полка, –
сказала Ольга торопливо.
Топорков моментально переменился, теперь на лице у него были
искреннее любопытство и радость:
– Гусар? Ну, конечно, Белавинский гусарский – армейская
кавалерия, да и расквартирован в жуткой дыре, где-то под Одессой, кажется… Но
все равно, гусар есть гусар, это совершенно меняет дело! Каюсь, Ольга Ивановна,
я поначалу испугался, что родственничек ваш из статских, а то и, не приведи
господь, из студентов… Студентов я, признаться, опасаюсь, очень уж они
своеобразны, нашему брату с ними тягостно – как пойдут рассуждать о высоких
материях, в которых приличный гусар ничего не смыслит… Корнет, говорите?
Белавинец? Ну, это совсем другое дело! Честью клянусь, что незамедлительно
возьму юношу под пристальную опеку и не хуже отца родного помогу освоиться в
Петербурге! За мной он будет, как за каменной стеной, не сомневайтесь!
– Милый Василий Денисович, я в вас и не сомневалась
нисколечко… – сказала Ольга, а затем с искусством, присущим исключительно
прекрасному полу, в несколько секунд сменила на лице полдюжины разнообразнейших
выражений, от робости и смущения до умоляющей просьбы. – И еще одно… Мне
бы очень хотелось, чтобы существование моего кузена и само его пребывание в
Петербурге остались тайной для всех, в первую очередь для князя Вязинского.
Иными словами, никто не должен связывать его со мной…
Внимательно посмотрев на нее, Топорков воскликнул с большим
воодушевлением:
– Ах, вот как! Будьте покойны, Ольга Ивановна, гусары –
народ сообразительный, и растолковывать дважды им не нужно… – он состроил
ухарскую физиономию и подмигнул с глубокомысленным видом. – Совершеннейшая
тайна! Ни одна живая душа… Можете на меня положиться!
Ольга обворожительно ему улыбнулась и отошла в глубь зала –
увидела, что Бригадирша делает ей недвусмысленные знаки, прося подойти.
– Душа моя, – сказала старуха, кивая на свою
соседку. – Вот тут Пелагея Саввишна хотела у тебя спросить…
Помянутая Пелагея Саввишна была особой крайне властного
облика, с заметными черными усиками под носом и пронзительным взглядом, под
которым всякий заранее чувствовал себя неловко, начиная за собой подозревать
разнообразнейшие забытые прегрешения.
– Понимаете ли, милочка… – сказала старуха густым,
почти мужским басом. – Я вот к вам приглядываюсь-приглядываюсь и все более
убеждаюсь, что ошибки быть не может… Не удовлетворите ли любопытство?
– Извольте, – сказала Ольга выжидательно.
– Не расскажете ли, как к вам попали эти серьги и
браслеты? Чем больше смотрю, тем яснее, что они – те самые…
Ольга нашлась моментально:
– Я их вчера приобрела в ювелирной лавке на Моховой.
Знаете, одна из тех лавчонок, что служат еще и ломбардами… Хозяин, по-моему,
совершеннейший прохвост, но камни, сдается мне, настоящие…