Она вызвала Джафара. И здесь ее ожидал неприятный сюрприз:
джинн явился, как всегда, в ту же минуту, но был он совершенно не такой, как
обычно. Сейчас он впервые предстал не фигурой из плоти и крови, вполне
осязаемой и материальной, а полупрозрачным призраком, разве что различимым
чуточку получше, чем те двое. Ольгу он видел, что есть мочи рвался к ней,
словно пытаясь проломить некую преграду вроде толстой стеклянной стены, делал
движения руками, будто хотел разгрести что-то вязкое, однако никаких
результатов это не давало, и Джафар с горестно исказившимся лицом что-то
кричал, выкатив глаза, в надежде, что она поймет по движению губ, – но
подобными талантами Ольга не обладала, и до нее так и не донеслось ни звука.
Меж нею и Джафаром постоянно мельтешила некая редкая, но явственно
угадывавшаяся завеса из шевелящихся мохнатых точек, и девушка никак не могла
понять, что же это такое.
Ну, по крайней мере итог был понятен: она осталась
одна-одинешенька. Какие-никакие, но эти трое были все же помощниками, а теперь
приходилось рассчитывать только на себя. Странно все-таки: если двое одинаковых
с лица, существовали сами по себе, без всяких приспособлений, то старинный
сосуд, в котором Джафар, если можно так выразиться, временами обитал и с
которым был определенным образом связан, преспокойно покоился в ее малом
дорожном сундучке, совсем неподалеку от спальни…
Осененная внезапной мыслью – весьма неприятной, – Ольга
вышла из спальни, на цыпочках прокралась мимо Дуняшки, которая спала, уронив
голову на столик в углу, миновала еще две отведенных ей комнаты и распахнула
дверку чуланчика. Свеча не понадобилась – она и в полумраке видела прекрасно.
Ольга подняла мелодично звякнувшую крышку малого дорожного
сундучка и принялась перебирать свертки, футляры, узелки и прочие укладки.
Старинного сосуда, «штаб-квартиры» Джафара, нигде не было. И
не было старой охотничьей баклажки, в которую она совсем недавно загнала
жутковатое существо, обосновавшееся под мельничным колесом…
Спокойно, приказала она себе. Может, ты просто запамятовала,
куда их положила…
Стала перебирать свертки, методично и неторопливо, как
настоящий немец, стараясь не поддаваться суете. Аккуратно выкладывала рядом с
сундучком все просмотренное – и вскоре сундучок стал совершенно пуст. Сосуд и
баклажка так и не отыскались – хотя она прекрасно помнила, что укладывала их
собственными руками.
Ольга сидела прямо на паркете, обхватив руками колени, и
пыталась привести в порядок мысли. Сначала был соблазн свалить пропажу на
вороватых петербургских слуг и предпринимать поиски в этом направлении – но эту
мысль сразу же пришлось отбросить: в сундучок, уезжая из Вязино, она
старательно уложила еще и увязанный в несколько узелков клад, состоявший из
золотых и серебряных монет, а также драгоценностей. Так вот, узелки оказались в
полнейшей неприкосновенности, а это осложняло дело и направляло мысли в ту
сторону, о которой, право же, и думать не хотелось…
Какой вороватый лакей, дорвавшись до барского сундука,
унесет лишь старый непонятный сосудик, который в глазах постороннего человека
не стоит и пятака? И прихватит вдобавок ничем не примечательную старую фляжку,
цена которой – грош в базарный день? Настоящий вор непременно взял бы несколько
монеток из множества, да в придачу обязательно бы покусился на драгоценности,
выбрав из пары пригоршней что-нибудь мелкое, чего могут скоро и не хватиться…
Странные, однако, здесь побывали воры… Значит, им была
превосходно известна настоящая ценность этих на первый взгляд никчемных вещей…
Камергер со своей шайкой? Не в силах серьезно ей повредить, пустились на мелкие
пакости? Или здесь что-то другое? Но что именно? И можно ли попытаться
похищенное отыскать теми методами, что там, в глуши, исправно сработали бы?
Ольга незамедлительно приступила к делу. Встала, выпрямилась,
сцепила пальцы особенным образом, вывернула ладони и, нацелив их на сундучок,
сделала кругообразное движение руками, произнося про себя надлежащие слова.
Горькое разочарование. Если бы все удалось, на полу в виде
затейливой полоски цветного тумана, напоминающей причудливую кружевную ленту,
высветился бы след, позволяющий понять, в каком направлении исчезло похищенное,
а также сделать кое-какие выводы о сущности и личности похитителя.
Но – не удалось. След предстал в виде узенькой полосочки,
протянувшейся на пару вершков, а далее исчезал. То ли здесь побывал кто-то
гораздо сильнее ее, то ли он умел то, чего она не умела…
Нельзя сказать, что все пропало, но и ничего веселого,
конечно…
Глава 14
Похождения юного гусара
Юный корнет Белавинского гусарского полка, неторопливо
шагавший по Невскому, особенного внимания не привлекал – строго говоря, вообще
не привлекал внимания, поскольку офицеров по Петербургу разгуливало несказанное
количество, причем гораздо более блестящих полков, нежели армейская кавалерия.
Ольга давно подметила, что взгляды встречных гвардейских офицеров соскальзывали
с нее, словно капелька воды с бильярдного шара. Ну разумеется, господа
гвардейцы моментально отмечали привычным взглядом светло-серый с синими
выпушками мундир провинциального гусарского полка, расквартированного где-то у
черта на куличках, да вдобавок видели, что на эполетах у «корнета»
непрезентабельно сияют одинокие звездочки – стало быть, невелика птица, не
заслуживает внимания столичных обитателей…
Ее это нисколечко не обижало, напротив, только радовало,
потому что позволяло оставаться как можно более незаметной. Птичка-невеличка –
корнет из далекой провинции, кому он может быть интересен…
К мужскому костюму она привыкла в Вязино, а потому и
гусарский мундир (сшитый якобы к святочным маскарадным гуляньям) никаких
неудобств не причинял. Серьезные неудобства доставляла только тяжелая сабля,
без которой офицер, согласно строгим уставам, не мог появляться на публике –
она оттягивала пояс, временами чувствительно била по ногам, а то и норовила меж
них запутаться. Кое-как Ольга приспособилась с ней управляться, но до того
успела перехватить пару-тройку откровенно насмешливых взглядов – когда едва не
растянулась, споткнувшись о тяжеленные начищенные ножны. Хорошо еще, что для
молоденького корнета, явно только что надевшего военный мундир, такое поведение
и такие казусы были чем-то, надо полагать, обычным – гораздо больше подозрений
вызвал бы офицер в годах, путающийся в сабле… И все равно пришлось пережить
немало неприятных минут.
Но, главное, удалась основная задумка. Все окружающие,
голову в заклад ставить можно, видели в ней исключительно юного офицерика
самого что ни на есть мужского пола. Это и была та великолепная идея, что
пришла ей в голову еще в Вязино. Девушка из благородного дома крайне стеснена в
свободе действий? Прекрасно. Но мужчина-то ничуть не стеснен! Так и родился на
свет «корнет Ярчевский».
А потому в ее распоряжении оказалось практически все светлое
время суток. Главное было – вернуться в особняк князя Вязинского в женском
обличье, не особенно припозднившись. Здесь в ее пользу служили некоторые нюансы
столичной светской жизни. Благородная девица не может вести себя подобно
мужчине – гулять по городу в одиночестве, посещать трактиры и кухмистерские,
совершать торговые сделки, выходящие за пределы покупки кружев и лент,
непринужденно следить за кем-либо, наводить справки… Зато она с полным на то
правом может днями напролет отсутствовать, возвращаясь под родную крышу только
к вечеру. Оправданий этому множество: светские визиты, чай у подруг, посещение
портних и галантерейных лавок… Князю и в голову не придет проверять, где она
была. Так что днем по Петербургу может разгуливать, сколько его душе угодно,
провинциальный корнет – и не просто бесцельно убивать время, а заниматься
разнообразнейшими делами, совершенно естественными для мужчины…