Теперь только она в полной мере осознала все происшедшее. И,
проделав несколько замысловатых жестов пальцами опущенных рук, бочком-бочком
стала отодвигаться в сторонку, назад, к тому месту, где меж рощицей и
коноводами царской свиты тянулось широкое безлюдное поле. Гнедой очень скоро
появился на ее призыв – и Ольга, взмыв в седло, двинулась прочь, сначала шагом,
потом рысью и, наконец, галопом. Оставаться здесь далее ей было совершенно
незачем: главное сделано, император остался жив, а значит, ничего из намеченного
заговорщиками не произойдет. А корнету Белавинского гусарского полка следует
побыстрее погрузиться в совершеннейшее небытие.
В душе смешались гордость собой и озабоченность. Взгляд
камергера не сулил ничего, кроме очередных жизненных сложностей, и к ним
следовало подготовиться заранее.
– Волков бояться – в лес не ходить, – сказала она
себе ободряюще и пришпорила коня.
Жизнь, кажется, обрела некую приятную устойчивость – а то,
что приходилось как бы раздваиваться, существовать в двух обликах, не особенно
и удручало по причине веселого молодого озорства.
В приливе этого самого озорства, ощущения собственной
азартной силы, Ольга, не поднимаясь, сменила то, что только что было выложено
вокруг дома. Теперь там простиралась не полоса раскаленных углей, ощутимая лишь
определенными созданиями, а нечто, вроде рыбацкой сети-ловушки, в которой, она
знала отчего-то, непременно должны были запутаться тварюшки из разряда мелких.
Какой смысл лишь защищаться от неведомого вторжения? Гораздо интереснее – да и
полезнее – захватить это создание в плен и порасспрашивать как следует об очень
многом. Ручаться можно, оно принадлежит к местным, а значит, немало знает о
здешних порядках теневой стороны и тех обитателях стольного града
Санкт-Петербурга, что не числится ни в единой казенной бумаге, касающейся
городского населения…
Она погружалась в сон, чувствуя улыбку на губах – жизнь
налаживалась…