– Ну?!
– После случившегося кавалергарды должны были
арестовать императорскую фамилию… те, кто состоял в заговоре… Получив известие,
полковник Кестель должен выдвинуться со своим полком, разыскать по квартирам и
собрать сенаторов, чтобы они утвердили приготовленный манифест о пресечении
династии и временно образованном правительстве с камергером Вязинским во главе…
Лейб-гвардии егерский…
Он говорил и говорил, захлебываясь, сыпля фамилиями и
подробностями. Когда фамилии стали третьестепенными, а подробности – чересчур
мелкими, Ольга решительно его прервала:
– Достаточно. Хорош… Ну что же, ступай к своему
эскадрону и веди себя так, словно ничего не произошло… а я подумаю потом, что с
тобой делать… Марш!
Она ухватила ошеломленного ротмистра за ворот – на сей раз
без всякой магии, своей собственной рукой – и вытолкала из палатки, что было
совсем нетрудным делом: ротмистр, совершенно ошалев, стал подобен бессильной
ватной кукле. Оказавшись снаружи, он оглянулся полубессознательным,
затуманенным взором. И нигде не увидел императора – а стоявший неподалеку
корнет-белавинец и до того был чересчур мелкой птахой, чтобы обращать на него
внимание, а уж теперь, когда ротмистр пребывал в совершеннейшей помрачении
чувств… Он закатил глаза, тихо охнул и осел на подогнувшихся ногах, теряя
сознание.
К нему бросились со всех сторон, на Ольгу никто не обращал
внимания, и она, забрав поводья у коновода, вскочила в седло, рысью поехала к
возвышенности, на которую уже поднималась блестящая кавалькада, –
сверканье мундирного шитья и эполет, высокие султаны из перьев на генеральских
треуголках, разноцветье орденских лент, обилие разнообразнейших звезд…
Вдали, в поле – она видела краем глаза – уже перестраивались
пехотные колонны, развевались знамена, доносился четкий, размеренный барабанный
бой, неподвижно застыли желонеры с яркими разноцветными флажками на штыках,
солнечные лучи играли на амуниции и металлических деталях ружей, начищенных до
неправдоподобного блеска… Войска начинали выдвигаться на исходные позиции в
ожидании сигнала.
Кто-то – судя по эполетам и мундиру, чин немалый – бросился
ей наперерез, размахивая кулаком и крича что-то злое с перекошенным лицом: ну
конечно, появление простого корнета в совершенно неподобающем ему месте было
событием чрезвычайным… Ольга, сжав губы, пригнулась к конской шее и скакала
дальше, уже не заботясь о том, чтобы отводить глаза, пытавшимся ее остановить.
До возвышенности, где намеревался расположиться государь со
свитой, оставалось еще далеко. Она яростно хлестнула коня, и гнедой наддал,
сшибив грудью очередного бдительного цербера в пышных эполетах, с Владимирской
лентой через плечо.
Ольга, не отрываясь, смотрела вперед. Коноводы уже сводили с
возвышенности коней, император и свита расположились полукругом, глядя в поле,
на марширующие колонны, гнедой летел уже полным галопом, земля с травой летели
из-под копыт, и Ольга боялась не успеть…
Она уже различала лица. Император, как и следовало ожидать,
стоял впереди всех, а прочие теснились на почтительном отдалении, отступя на
несколько шагов, выстроившись полукругом, в выжидательных позах…
Она уже различала цвет глаз. Из-за спины императора внезапно
выдвинулся знакомый ей человек, в мундире с флигель-адъютантским аксельбантом,
вырвал руку из-за отворота расстегнутого мундира, оказался лицом к лицу с
императором, замахнулся. Остро, ярко, блеснула сталь, солнце ослепительными зайчиками
отразилось от длинного лезвия. Послышался крик:
– Смерть тирану!
Ольга обрушилась на него с седла, упав на плечи, и оба
кубарем покатились по земле. В растерянности она забыла обо всех своих умениях,
вцепилась в руку с кинжалом, прижимая ее к земле, не видя ничего вокруг, кроме
хищно сверкающего лезвия, и, помня о словах камергера, опасалась о него
невзначай порезаться. Вистенгоф, опомнившись, боролся изо всех сил, у Ольги не
хватало сил с ним справиться, он ее почти стряхнул, пытаясь подняться на ноги…
И вдруг все переменилось самым радикальным образом. Сразу
несколько человек, мешая друг другу, навалились на Вистенгофа, выворачивая ему
руки, вцепившись, как собаки в медведя, чей-то жесткий эполет оцарапал Ольге
щеку, а потом ее оттеснили от покушавшегося, подняли, помогли встать на ноги, и
кто-то пробасил, успокаивая:
– Все-все-все, корнет, не беспокойтесь…
– Осторожно, лезвие отравлено! – крикнула она.
Кто-то, расслышав, аккуратно взял кинжал за рукоять двумя
пальцами и зачем-то поднял над головой. Вистенгофа держали надежно, он уже не
пытался вырываться, поник, уронил голову. Свита сбилась вокруг них толпой.
И посреди всей этой суматохи послышался резкий и властный
командный голос настоящего императора:
– Вернитесь в прежнее положение, господа! Что за
толчея?
Это подействовало моментально. Свита выстроилась в прежнем
порядке, исключая разве что Ольгу и тех, кто держал полковника.
Она увидела императора в двух шагах от себя. Он был
совершенно такой, как на портретах, разве что самую чуточку постарше – но
холодную властность живописцы, как оказалось, передавали совершенно точно.
– Кто таков? – спросил император отрывисто.
– Белавинского гусарского полка корнет
Ярчевский, – ответила Ольга, пытаясь принять положение «смирно». –
Мне случайно стало известно, и я поспешил…
– Понятно, – сказал император, скупо
улыбнувшись. – Ну что же, братец, пожалуй, я тебе обязан, а? Крайне
обязан… Хвалю. – Он бросил мимолетный взгляд на Вистенгофа. – Хорош
прохвост… Уведите его. Корнет, соблаговолите подождать среди этих
господ. – Он небрежно указал на правый фланг свиты. – К превеликому
сожалению, у меня нет времени прочувствованно вас поблагодарить… не отменять же
маневры из-за происшедшего? Павел Андреевич, – обернулся он к одному из свитских
генералов. – Дайте сигнал к началу. И позаботьтесь, чтобы по окончании
движения войск у меня непременно была возможность побеседовать с моим
спасителем… Начинаем!
В его голосе, движениях, тоне не было ни следа растерянности
или волнения, словно ничего и не произошло. Вот это император, с уважением
подумала Ольга.
Император уже смотрел в поле, на сближавшиеся колонны
гвардейской пехоты. Свита замерла. Павел Андреевич, в свою очередь, отдал
какие-то приказания подскочившим к нему блестящим адъютантам, и они бросились в
разные стороны, а один, высоченный капитан-кирасир, подойдя к Ольге, сказал так
почтительно и церемонно, словно на ней красовались генеральские эполеты:
– Пожалуйте сюда, здесь вам будет удобно…
Она оказалась на правом фланге, рядом с раззолоченными
генералами и статскими в придворных мундирах – те и другие украдкой косились на
нее со жгучим любопытством, не в силах его проявить как-то иначе. Среди них
вдруг мелькнуло знакомое лицо – и в следующий миг, перехватив ее взгляд,
камергер Вязинский, представший во всем блеске золотого шитья и орденов,
улыбнулся доброжелательно и широко, чуть поклонился. Но в глазах его, не столь
уж глубоко, полыхала такая лютая злоба, что Ольге показалось, будто вокруг
стоит трескучий мороз…