Возвращение в Панджруд - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Волос cтр.№ 36

Единственное, что отличало Назра от иных, это некоторые странные, несвойственные, как правило, эмирам склонности, унаследованные им от регента Джайхани. Назр любил, бывало, умственно поговорить о вещах отвлеченных. При этом, желая потолковать о божественном, чурался исламских теологов, резонно полагая рамки родимой веры тесными для этих разговоров. Зато с удовольствием склонял ухо к христианам и последователям Будды, а также к евреям с их путаными рассуждениями. Веротерпимость его достигала таких высот, что, возвращаясь к правилам своего славного деда, он позволил построить у самых стен Бухары несколько христианских храмов, индийских капищ, а неподалеку от столицы, в Рамтине — еще и китайскую пагоду.

Правда, все это делалось отчасти в пику арабам — арабской вере, арабскому языку, арабскому влиянию, арабским чиновникам, то и дело наезжавшим из столицы халифата.

— Мы — правоверные мусульмане, — любил повторять эмир. — Но над могилой моего деда, великого эмира Исмаила Самани, сооружен мавзолей в виде храма зороастрийцев. И уже никто и никогда его не перестроит.

Он даже вернул на место Базар идолов. Среди духовенства это вызвало ропот и чуть ли не возмущение. Назр не стал усмирять их силой, а, напротив, мирно велел явиться к нему всех настоятелей мечетей.

— Если призадуматься, царь Мох — наш прародитель, — толковал эмир, сидя на золоченых подушках перед угрюмо поглядывающими на него имамами. — Неужели можно вообразить, что великий царь устроил этот базар без благого умысла? Все плотники и ваятели целый год выделывали идолов, а в назначенный для торга день выставляли на продажу. Каждый, кто потерял своего идола или у кого он пришел в ветхость, мог прийти и купить себе нового... Потом на этом месте было капище огнепоклонников. И лишь много позже мусульмане, слава Аллаху, усилившись, построили на этом месте мечеть. Аллах велик, но стоит ли нам забывать о своих предках? — вопрошал Назр, грозно оглядывая имамов. — Разве растет дерево без корня?

В конце концов мечеть так и стала называться — мечеть при Базаре идолов. А потом и еще проще: Мечеть идолов, и дело с концом.

Двор тоже отличался от иных. Интриги интригами — это как всюду.

Зато нигде не встретишь столько ученых, столько поэтов, как в Бухаре при благословенном троне Назра Саманида.

Балами, весь род которого на протяжении многих десятилетий славился своей просвещенностью, исподволь подпитывал во властителе соответствующую разновидность тщеславия. Дорогой Назр, твой двор — все равно что звездный небосклон ясной ночью. Где еще бывает такое, чтобы одна звезда то и дело затмевала другую? Герат? — оставьте! Герат просто большой кишлак, а тамошний наместник, твой двоюродный брат, просто неотесанный чурбан, которого интересуют только девки да кувшин с вином, — разве нет? посмотри на его нос. Хива? — смешно говорить, тамошний двор — собрание хмурых анальфабетов с немытыми пятками. Багдад? — ну разумеется, Багдад может с нами поспорить... но что вы хотите — резиденция халифа, повелителя правоверных. Багдад в силах соперничать с Бухарой, несомненно, дорогой Назр, — но благодаря твоему вниманию к людям просвещенным, благодаря твоим милостям и поддержке их деятельности Бухара тоже может соперничать с Багдадом! Покровительство, которое ты оказываешь поэтам и ученым, едва ли не более значительно, чем то, что прославило Харун ар-Рашида. Да, конечно, ты скажешь: как же, а халиф Мамун, верный друг свободолюбивых философов и искателей истины? — он тоже много сделал для просвещения. Да, отвечу я тебе, дорогой Назр, да! — вы похожи с ним. Но что же в этом удивительного? — не забывай, что Мамун был персом по матери.

Соглашусь, что и Рум в какой-то степени мог бы потягаться с твоей Бухарой... А вот страна франков — ни в коей мере: населяющие ее народы возглавляемы людьми, которые могут похвастать лишь отвагой и доблестью: все, что касается склонности к наукам, размышлениям, искусствам, у них отсутствует начисто. Может быть, кому-то любопытно знать обычаи этих диких неверных, но лично меня они не интересуют...

Что остается? — Самарканд! О, это правда: Самарканд тоже похож на звездное небо. Но увы, увы Самарканду! — мы уже переманили его самое яркое светило — поэта Рудаки.

— Как? — изумился Назр этому известию. — Балами, ты шутишь? Ты переупрямил этого упрямца?

— Именно так, — отвечал Балами с веселой и удовлетворенной улыбкой.

— Поэтому он уже выехал оттуда. Он покинул Самарканд и направляется к нам. Самарканд в сумерках! Самарканд в печали и грусти!.. О нет, дорогой Назр, только при твоем дворе можно увидеть весь этот блеск, только при твоем. И, кстати, не перетянуть ли к нам Шахида Балхи? Недурной поэт этот Шахид, право слово — недурной.

* * *

Потрясая плеткой и ругаясь, Муслим напирал конем на смурного стражника.

Стражник, не будь дурак, сделал шаг назад и тут же ловко упер ему в грудь пику.

Бранясь, Муслим попятил коня.

— Ты что! — орал он, размахивая камчой. — У господина Рудаки аудиенция! Его ждет эмир Назр, да живет он тысячу лет!..

— Погоди, — остановил его Рудаки. — Любезный, ну-ка позови старшего, коли не хочешь дождаться палок.

Стражник начал уныло озираться. В этот момент из стрельчатого проема показалась гибкая фигура Балами.

— Джафар! — окликнул он, смеясь. — Неужели вас не пускают?

— О! Господин Балами! — обрадованно воскликнул Рудаки, спрыгивая с коня и бросая повод Муслиму. — Что вы! Бухара может спать спокойно. Эмир в безопасности. В его дворец даже мышь не проскользнет.

Он поклонился, а визирь ступил вперед, раскрывая объятия.

— Пойдемте, — сказал он после троекратного поцелуя. — Эмир ждет.

Когда они скрылись в сумраке сводчатого коридора, стражник, меняя положение “смирно” на тот расхлябанный постав, которому как нельзя лучше способствует возможность опереться на пику, покачал головой:

— Ишь ты! Сам Балами встречает...

— А то, — сказал Муслим, скаля зубы. — Знаешь, кто мой хозяин?

— Ну?

— Царь поэтов — Джафар Рудаки! — торжественно произнес Муслим, поднимая указательный палец.

Стражник хмыкнул и покачал головой. Затем поинтересовался:

— Богатый, поди?

— Еще бы, — Муслим спрыгнул с лошади и стоял теперь, держа обеих в поводу. Обычно он рассказывал интересующимся, что для перевозки одной только драгоценной утвари его хозяина — золотых блюд и кубков — приходится нанимать двенадцать верблюдов. Но сегодня у него было особенно хорошее настроение. — Спрашиваешь! Одно только золото на двадцати верблюдах возим.

И пренебрежительно махнул рукой — мол, что с тобой толковать, деревенщина!..

* * *

Знаменитый поэт и знаменитый визирь шли под сводчатыми потолками длинной гулкой галереи.

— Слава Аллаху! — говорил Балами. — Мы вас давненько поджидаем...

— Ох, дорогой господин Балами! — с нарочитым смирением, единственно позволявшим сохранить дистанцию, отвечал Джафар. — Я начал собираться месяц назад... сами посудите, легко ли сняться с насиженного места!..