Часто, едва наступали сумерки, я торопился на площадь и
наблюдал, как приходят и уходят люди. Мне нравился запах воска; нравилось
маленькое, смутно вырисовывающееся в полутьме церковное здание, которое,
кажется, за целый век не изменилось ни на йоту. Я со свистом вздохнул, сунул
руку в карман, вытянул пару смятых долларов и опустил их в латунную щель.
Взяв длинный восковой фитиль, я окунул его в старый огонек,
поднес пламя к свежей свече и завороженно смотрел, как разгорается яркий
оранжевый язычок.
«Что за чудо, – думал я. – Один крошечный огонек
способен создать столько других огоньков; одна крошечная искра способна поджечь
целый мир. Надо же, одним простым жестом я увеличил суммарное освещение
вселенной!»
Это поистине чудо, и ему никогда не будет объяснений, и нет
ни Бога, ни дьявола, беседующих в парижском кафе. И все-таки, когда в своих
грезах я вспоминал безумные теории Дэвида, они приносили мне успокоение.
«Плодитесь и размножайтесь», – сказал Господь, великий Господь, Яхве. И из
плоти двоих возникло множество детей, как будто из двух крошечных огоньков
разгорелся пожар…
Внезапно в церкви раздался шум, резкий, отчетливый, словно
кто-то шагал намеренно тяжелой поступью. Я изумленно застыл, не понимая, как
мог не почувствовать чьего-то присутствия. И вдруг мне вспомнился Нотр-Дам…
звук детских шагов на каменном полу… Меня охватил страх. Она здесь? Если
заглянуть за угол, на сей раз я ее увижу – может быть, на ней будет шляпка,
кудри растрепались от ветра, руки в шерстяных митенках, и она воззрится на меня
своими громадными глазами. Золотые волосы, прекрасные глаза…
Опять послышался какой-то звук. Как же я ненавидел свой
страх!
Я очень медленно повернулся и увидел возникающий из тени
легко узнаваемый силуэт. Луи. Всего лишь Луи. Свечи постепенно высветили его
спокойное, слегка мрачное лицо.
На нем был пыльный пиджак тускло-серого цвета, воротник
поношенной рубашки расстегнут; казалось, Луи даже слегка замерз. Он медленно
подошел и твердой рукой сжал мое плечо.
– С тобой опять случится что-то ужасное, – сказал он, и
в его темно-зеленых глазах заиграло пламя свечей. – Вот увидишь.
– Я выиграю, – ответил я с неловким смешком. Голова
кружилась от счастья, что он рядом. – Ты еще не понял? Я всегда выигрываю.
Но меня потрясло, что он нашел меня, что он пришел перед
самым рассветом. Я все еще не мог прийти в себя от безумных видений, от
ощущения ее присутствия, как во сне, и мне нужно было узнать, зачем она пришла.
Луи тревожил меня: бледная кожа, длинные тонкие руки – он
казался таким хрупким! Но от него, как и всегда, исходила холодная сила, сила
того, кто привык поступать обдуманно, кто не поддается импульсам и
рассматривает проблему со всех сторон, кто осторожен в выборе слов. И никогда
не играет с восходящим солнцем.
Не сказав больше ни слова, он бросился прочь и выскользнул
на улицу. Я последовал за ним, даже не заперев двери, – что, полагаю, было
непростительно, ибо нельзя нарушать покой церквей, – и наблюдал, как он
идет в холодной темноте по тротуару мимо Понталба-апартментс.
Он торопился, но даже в спешке все движения его были грациозными,
он шел легкими широкими шагами. Приближался рассвет, серый, смертоносный,
витрины под нависшей крышей уже тускло заблестели. Я, наверное, выдержал бы еще
полчаса. Он – нет.
Мне вдруг пришло в голову, что я даже понятия не имею, где
спрятан его гроб, и далеко ли ему до него добираться.
Прежде чем скрыться за ближайшим к реке углом, Луи обернулся
и помахал мне рукой – и в этом жесте было больше любви, чем во всех сказанных
им словах.
Я вернулся, чтобы запереть церковь.
Глава 8
Следующей ночью я сразу же направился на Джексон-сквер.
Холодный воздух с севера в конце концов добрался до Нового
Орлеана и принес с собой леденящий ветер. Зимой этого можно ожидать в любой
момент, хотя бывали годы, когда ничего подобного не случалось. Я заглянул в
свою квартиру на верхнем этаже, чтобы надеть плотное шерстяное пальто. Тот
факт, что моя потемневшая кожа способна испытывать подобные ощущения, приводил
меня в небывалый восторг.
Несколько туристов, невзирая на погоду, отважились посетить
все еще открытые кафе, расположенные рядом с собором. Машины с шумом
проносились мимо. Старое, обшарпанное Кафе дю Монд было битком набито
посетителями.
Его я увидел сразу же. Вот удача!
Ворота на площадь заперли на цепь, как с некоторых пор
всегда делали на закате, – жуткое неудобство, – и он ждал снаружи, у
собора, беспокойно оглядываясь по сторонам.
Прежде чем он меня заметил, я успел рассмотреть его: немного
выше меня, что-то около шести футов двух дюймов, прекрасно сложен, как я и
запомнил. Насчет возраста я оказался прав: телу было не больше двадцати четырех
лет. Он облачился в очень дорогую одежду – отличного покроя плащ на меху и
плотный алый кашемировый шарф.
Увидев меня, он вздрогнул и весь напрягся от волнения и
безумного восторга. Лицо исказилось в отвратительной сияющей улыбке. Бесплодно
стараясь скрыть панический страх, он уставился на меня, пристально следя за
тем, как я приближаюсь к нему медленным человеческим шагом.
– Ах, да вы и вправду вылитый ангел, месье де
Лионкур, – переводя дух, прошептал он, – и как вам идет загар! Что за
приятная перемена! Простите, что не упомянул об этом раньше.
– Итак, вы здесь, мистер Джеймс, – сказал я, поднимая
брови. – Так в чем состоит ваше предложение? Вы мне не нравитесь, поэтому
говорите быстрее.
– Не грубите так, месье де Лионкур, – ответил
он. – Поверьте, оскорбляя меня, вы совершаете чудовищную ошибку. Да, голос
совсем как у Дэвида. Скорее всего, одно и то же поколение. И, без сомнения,
что-то индийское.
– В этом вы абсолютно правы, – сказал он. – Я тоже
много лет провел в Индии. Плюс какое-то время в Африке и Австралии.
– Значит, вы с легкостью читаете мои мысли?
– Не так легко, как кажется, а теперь, возможно, не смогу
вовсе.
– Я убью вас, если вы немедленно не скажете, как вам
удавалось выслеживать меня и что вам нужно.