Я рассказал о беседе с Дэвидом. Дэвид выяснит, не из его ли
ордена этот человек, но лично мне в это не верилось. Ученые на такое не
способны. И в том человеке было что-то зловещее. Члены Таламаски почти
утомительны в своей добродетели. К тому же это уже не имеет значения. Я сам
поговорю с ним и все выясню.
Луи снова задумался и заметно погрустнел. Мне было почти
больно смотреть на него. Хотелось схватить его за плечи и потрясти, но такое
обращение лишь разозлило бы его.
– Я люблю тебя, – тихо сказал он.
Я был потрясен.
– Ты всегда стремишься найти путь к победе, – продолжал
он. – И никогда не сдаешься. Но победить невозможно. Мы с тобой находимся
в чистилище. И остается только радоваться, что не в аду.
– Нет, не верю! – воскликнул я. – Послушай, мне
все равно, что говорите вы с Дэвидом. Я встречусь с Рагланом Джеймсом. И
непременно выясню, о чем идет речь! Ничто меня не остановит.
– Вот как? Значит, Дэвид Тальбот тоже предостерег тебя?
– Не ищи себе союзников среди моих друзей!
– Лестат, если этот человек приблизится ко мне, если я
почувствую, что от него исходит опасность, я его убью. Ты должен меня понять.
– Конечно, я все понимаю. Он к тебе не подойдет. Он выбрал
меня, и не без причины.
– Он выбрал тебя, потому что ты легкомысленный, тщеславный
позер. О, я не хотел тебя обидеть. Правда, не хотел. Ты мечтаешь, чтобы тебя
заметили, чтобы к тебе подошли, тебя поняли, – мечтаешь влезть в очередную
авантюру. Ты жаждешь все переворошить и посмотреть, что будет, не сойдет ли на
землю Бог, чтобы оттаскать тебя за волосы. Так вот, Бога нет. Ты сам себе Бог.
– Вы с Дэвидом… одна и та же песня, одни и те же
предостережения… Правда он утверждает, что видел Бога, а ты не веришь, что Бог
существует.
– Дэвид видел Бога? – В голосе Луи послышались
почтительные нотки.
– Да нет, – пробормотал я с презрительным
жестом. – Но вы оба браните меня одинаково. Как и Мариус.
– Ну конечно, ты слышишь только те голоса, которые тебя
бранят. Так было всегда. Точно так же ты вечно наталкиваешься на тех, кто потом
нападает на тебя и вонзает нож тебе в сердце.
Он имел в виду Клодию, но не мог заставить себя произнести
ее имя. Я знал, что причиню ему боль, если назову ее по имени, как если бы я
бросил ему в лицо оскорбление. «Ты тоже приложил к этому руку! – хотелось
мне сказать. – Ты был рядом, когда я создал ее, ты был рядом, когда она
поднимала нож!»
– Не желаю больше ничего слышать! – вместо этого заявил
я. – Ты собираешься петь свою песнь о границах и пределах все предстоящие
тебе на земле долгие и мрачные годы? Нет, я не Бог. И не дьявол из ада, пусть
иногда им и притворяюсь. Я не хитрый, коварный Яго. Я не строю жутких, зловещих
планов. Но не могу ни подавить свое любопытство, ни изменить характер. Да, я
хочу узнать, действительно ли он это умеет. Хочу узнать, что из этого выйдет. И
не отступлю!
– И будешь петь вечную песнь победы, хотя победы здесь быть
не может.
– Нет, может. Не может ее не быть.
– Брось. Чем больше мы узнаем, тем больше понимаем, что
победить невозможно. Разве мы не можем положиться на природу и делать лишь то,
без чего не выживем?
– В жизни не слышал более жалкого определения природы!
Присмотрись к ней получше – не к книгам, но к окружающему миру. И что ты
увидишь? Что породило пауков, ползающих под сырыми досками? Что породило
мотыльков с разноцветными крыльями, в темноте походящих на огромные зловещие
цветы? Зачем существует акула в море? – Я подошел к Луи, оперся руками о
стол и заглянул ему в лицо. – А я-то был уверен, что ты меня поймешь! И
кстати, я родился не чудовищем, а, как и ты, смертным ребенком. Но сильнее! С
большей волей к жизни! – Жестоко было так говорить.
– Я знаю. Я был не прав. Иногда ты так меня обижаешь, что я
готов швырнуть в тебя чем попало. Глупо с моей стороны. Я рад тебя видеть, хотя
и боюсь в этом признаться. При одной только мысли о том, что ты действительно
мог покончить с собой в пустыне, меня бросает в дрожь! Я не представляю, как
жить без тебя! Ты приводишь меня в бешенство! Что же ты надо мной не смеешься,
как раньше?
Я выпрямился и отвернулся, обратив взгляд на траву, мягко
стелящуюся на речном ветру, и на побеги вьюнка, тянущиеся к открытой двери.
– Я не смеюсь, – ответил я. – Но я не отступлю –
какой смысл тебя обманывать? Господи, как ты не понимаешь? Если я хоть на пять
минут окажусь в смертном теле, как много я смогу узнать!
– Ладно. – Луи был в отчаянии. – Надеюсь, ты
убедишься, что этот человек соблазнял тебя сплошной ложью, что он жаждет лишь
получить Темную Кровь, и отправишь его прямиком в ад. Позволь предупредить тебя
в последний раз: если я его встречу, если он будет мне угрожать, я его убью. У
меня нет твоего могущества, и моя безопасность напрямую зависит от тайны моего
существования, ибо мои небольшие мемуары, как ты их называешь, настолько далеки
от представлений этого века, что никто не счел их правдой.
– Я не позволю ему причинить тебе вред, Луи. – Я
повернулся и окинул его исполненным злости взглядом. – Я никогда, никогда
не позволю кому бы то ни было причинить тебе вред.
И с этими словами я ушел.
Конечно, это было обвинение, и, к своему удовлетворению,
прежде чем развернуться и выйти, я успел увидеть, что стрела попала в цель.
В ту ночь, когда Клодия восстала против меня, он стоял
рядом, беспомощный свидетель, противясь происходящему, но и не помышляя о
вмешательстве, несмотря на то что я его звал.
Он забрал мое, как он считал, безжизненное тело и утопил его
в болоте. Ах, наивные детки, вы думали, что так легко от меня избавитесь?
Но стоит ли сейчас вспоминать прошлое? Он любил меня, может
быть сам того не сознавая. А уж в своей любви к нему и к несчастному
озлобленному ребенку я никогда и секунды не сомневался.
Признаю, он обо мне горевал. Но ведь он такой мастер
горевать! Он облачается в скорбь, как другие облачаются в бархат; печаль
украшает его, как свет свечей; слезы идут ему, как драгоценные камни.
Что же, на меня подобная ерунда не действует.
Я вернулся в свое жилище под крышей, включил все чудесные
светильники и улегся на мягкую кушетку, чтобы вновь погрязнуть в вопиющем
материализме, наблюдая за бесконечным шествием видеокадров на гигантском
экране. Прежде чем отправиться на охоту, я даже подремал немного.
Я устал и из-за всех этих странствий выбился из расписания.
И к тому же меня мучила жажда.