Опять-таки, думаю, он был бы не прочь, если бы я как-то
помог ему все это исправить. Он на удивление часто приходит в мою теплую, ярко
освещенную квартиру и часами сидит перед гигантским телевизором. Иногда он
приносит фильмы с собой – на дисках или кассетах. Снова и снова он
пересматривает фильм «Среди волков». Нравится ему «Красавица и чудовище» Жана
Кокто. Потом еще «Мертвецы», картина Джона Хьюстона на сюжет Джеймса Джойса.
Пожалуйста, обратите внимание, что фильм этот не имеет ровным счетом никакого
отношения к нашему роду – в нем рассказывается о довольно заурядной компании
смертных, собравшихся на праздничный рождественский ужин; действие происходит в
Ирландии начала века. Многие другие фильмы тоже приводят его в восторг. Но он
обходится без моего приглашения и никогда не задерживается надолго. Он часто
осуждает «отъявленный материализм», в котором я «погряз», и, повернувшись
спиной к моим бархатным подушкам, толстому ковру и шикарной мраморной ванной,
удаляется в свою заброшенную, заросшую лачугу.
Сегодня вечером он сидит там во всем своем пыльном
великолепии, с размазанным по щеке чернильным пятном, склонившись над
громоздким томом биографии Диккенса, недавно написанной одним английским
романистом, и изредка медленно переворачивает страницы – читает он не быстрее,
чем большинство смертных. Из всех, кто выжил, он больше всего похож на человека.
И остается таким сознательно.
Много раз предлагал я ему свою более могущественную кровь.
Он всегда отказывался. Солнце пустыни Гоби сожгло бы его дотла. Все его чувства
были обострены и вполне соответствовали его вампирской сущности, но до Детей
Тысячелетий ему было еще очень далеко. Он так и не научился хорошо читать чужие
мысли. Если он и вводит смертного в транс, то исключительно по ошибке.
Конечно, я не могу читать его мысли, потому что я его
создал, а мысли вампира и его создателя – никто не знает почему – всегда
закрыты друг для друга. Подозреваю, что нам известно весьма немало о чувствах и
страстях друг друга, однако образы чрезмерно сильны и потому не поддаются
четкому определению. Но это лишь теория. Когда-нибудь нас, наверное,
действительно будут изучать в лабораториях. Сквозь толстые стеклянные тюремные
стены мы станем молить принести нам живую жертву, пока нас будут забрасывать
вопросами и брать образцы крови из вены. Да, но как, интересно, им удастся
проделать такое с Лестатом, который одним лишь усилием мысли способен сжечь
дотла кого угодно.
Луи не услышал моих шагов по высокой траве у его дома.
Я длинной тенью проскользнул в комнату и успел устроиться
напротив него в своем любимом красном бархатном кресле – я давным-давно
притащил его сюда специально для себя, – когда он наконец оторвался от
книги.
– А, это ты! – С этими словами он резко захлопнул
книгу.
Его лицо, тонкое и изящное от природы, удивительно нежное,
несмотря на явно читающуюся в нем силу, сияло великолепным румянцем. Он рано
поохотился, а я пропустил это приключение. На секунду я испытал сокрушительное
разочарование.
Тем не менее оживленное тихой пульсацией человеческой крови
лицо выглядело невероятно соблазнительным. Я чувствовал запах смертной крови,
что придавало близости к Луи новое, любопытное ощущение. Его красота всегда
сводила меня с ума. Наверное, я идеализирую Луи в его отсутствие, но при каждой
встрече он покоряет меня снова и снова.
Конечно, именно его красота и привлекла меня в те первые
ночи в Луизиане, когда здесь царили колониальная дикость и беззаконие, а он был
не более чем безрассудным пьяным дураком, который играл в карты, нарывался на
драки в тавернах и делал все возможное, чтобы поскорее лишиться жизни. Что ж,
он своего добился – более или менее.
Я не сразу понял причину ужаса, отразившегося на его лице,
не понял, с чего это он вдруг так уставился на меня, а потом рывком поднялся,
подошел и, склонившись, потрогал мое лицо. И тут я вспомнил! Моя потемневшая от
солнца кожа!
– Что ты наделал? – прошептал он. Встав на колени и
легко положив руку мне на плечо, он застыл в таком положении и смотрел на меня
снизу вверх. Приятная близость, однако я не подал виду и хладнокровно оставался
сидеть в кресле.
– Ничего, – сказал я, – все уже позади. Я пошел в
пустыню, мне хотелось посмотреть, что получится…
– Хотелось посмотреть, что получится? – Он поднялся,
отступил на шаг и впился в меня глазами. – Ты хотел убить себя, ведь так?
– Да нет, – ответил я. – Я пролежал на солнце весь
день. А на второе утро, должно быть, каким-то образом зарылся в песок.
Он долго смотрел на меня, готовый вот-вот взорваться от
возмущения, потом вернулся к своему столу, сел – немного шумновато для такого
грациозного существа, – положил руки на закрытую книгу и вновь обратил на
меня яростный взгляд.
– Зачем ты это сделал?
– Луи, у меня есть новости поважнее, – ответил
я. – Забудь об этом. – Я показал на свое лицо. – Я должен
рассказать тебе об удивительном происшествии. – Не в силах больше
сдерживаться, я вскочил и принялся ходить по комнате, стараясь не наступать на
горы омерзительного мусора; меня раздражало тусклое освещение – не потому, что
я плохо видел окружающую обстановку, – просто я люблю свет.
Я рассказал все – как я увидел этого Раглана Джеймса в
Венеции и Гонконге, а потом в Майами, как он прислал мне сообщение в Лондоне, а
потом, конечно же, последовал за мной в Париж. Завтра вечером мы должны
встретиться возле площади. Я изложил Луи содержание рассказов и объяснил, что
все это значит. Упомянул о странном облике самого молодого человека, о своей
уверенности в том, что он находится в чужом теле и что он способен осуществлять
такой обмен.
– Ты не в своем уме, – ответил Луи.
– Не спеши с выводами, – отозвался я.
– Ты цитируешь мне слова этого идиота? Убей его. Покончи с
ним. Найди его сегодня, если получится, и разделайся с ним.
– Луи, Бога ради…
– Лестат, это существо при желании может найти тебя? Это
означает, что он знает, где ты спишь. Ты привел его сюда. Он знает, где сплю я!
Хуже врага и представить невозможно! Mon Dieu, ну почему ты вечно ищешь
неприятностей? Тебя уже ничто не сможет уничтожить – ни все Дети Тысячелетий,
вместе взятые, ни даже полуденное солнце в пустыне Гоби, и вот ты заигрываешь с
единственным врагом, который имеет над тобой преимущество. Смертный, которому
не страшен солнечный свет! Человек, способный обрести над тобой полную власть в
те часы, когда сам ты абсолютно лишен сознания и воли. Нет, уничтожь его – он
слишком опасен! Если я его увижу, то убью!
– Луи, этот человек может дать мне человеческое тело. Ты
хоть слышал, о чем я говорил?