– Я хочу, чтобы ты простил меня, – сказал он. –
Хочу, чтобы ты понял – дело не в трусости, не в слабости. В тот раз я говорил
тебе правду. Я не мог. Я не могу сделать человека таким! Пусть даже внутри
этого смертного человека будешь ты. Я просто не мог.
– Я все это знаю.
Я попытался на этом остановиться. Но не мог. Моя
вспыльчивость не унималась, моя чудесная вспыльчивость, заставившая меня
швырнуть Дэвида Тальбота головой о стену.
Он заговорил снова:
– Я заслуживаю всего, что ты скажешь.
– А куда больше! – воскликнул я. – Но вот что мне
нужно знать. – Я повернулся к нему лицом и произнес, стиснув зубы: – Ты
всегда отказывал бы мне? Если бы остальные уничтожили мое тело – Мариус, кто-то
еще, кто знал об этом, – а я остался бы в этом теле, как в ловушке, если
бы я стал без конца приходить к тебе, умолять тебя и взывать, то ты, ты выгнал
бы меня навсегда? Ты нарушил бы принципы?
– Не знаю.
– Не спеши с ответом. Поищи правду в своей душе. Ты знаешь.
Пошевели своим гнусным воображением. Ты знаешь. Ты отверг бы меня?
– У меня нет ответа!
– Я тебя презираю! – произнес я горьким, резким
шепотом. – Я должен бы уничтожить тебя – завершить то, что начал, создавая
тебя. Превратить тебя в пепел и растереть его руками. Ты знаешь, это в моих
силах. Вот так! Мне это все равно что смертному пальцем щелкнуть. Сжечь тебя,
как я сжег твой домишко. И ничто не спасло бы тебя, ничто на свете.
Я свирепо глянул на него, на резкие изящные углы его
невозмутимого лица, слабо фосфорецировавшего на фоне церковных теней. Какой
красивой формы глубоко посаженные глаза с тонкими густыми черными ресницами.
Какая идеальная нежная впадинка на верхней губе.
Ярость внутри меня кислотой разъедала вены и сжигала
сверхъестественную кровь.
Но я не мог причинить ему вред. Мне и в голову бы не пришло
исполнить эти жуткие трусливые угрозы. Я никогда не смог бы причинить вред
Клодии. Создавать из ничего нечто – да. Подбрасывать в воздух обломки и
смотреть, как они падают, – да. Но месть? Сухая, ужасная, противная месть.
Что мне до нее?
– Подумай об этом, – прошептал он. – Ты мог бы
создать еще кого-то после всего, что произошло? – Он пошел еще
дальше. – Ты мог бы еще раз совершить Обряд Тьмы? И ты тоже не торопись с
ответом. В поисках ответа загляни поглубже к себе в душу, как советовал мне. А
когда найдешь его, можешь мне не рассказывать.
Потом он наклонился вперед, сокращая разделявшее нас
расстояние, и прижал к моей щеке свои гладкие шелковые губы. Я намеревался
отодвинуться, но он изо всех сил удерживал меня на месте, и я разрешил ему
поцеловать себя холодным бесстрастным поцелуем; и теперь уже он
отстранился, как скопище перерастающих одна в другую теней, не убирая руку с
моего плеча, в то время как я не сводил глаз с алтаря.
Наконец я медленно поднялся, прошел мимо него и сделал Моджо
жест просыпаться и идти.
Я прошел сквозь весь неф к выходу из церкви. Я нашел
затененный уголок, где у статуи Святой Девы горят свечи, – альков,
наполненный дрожащим приятным светом.
Мне вспомнились ароматы и звуки тропического леса. И зрелище
маленькой выбеленной церкви на поляне, ее распахнутые двери и неестественный
приглушенный звук колокола на странствующем ветру. И запах крови, хлещущей из
ран на руках Гретхен.
Я поднял длинный фитиль, лежавший рядом, чтобы от него
зажигать свечи, окунул его в старый огонек и зажег новый, горячий и желтый; он
выровнялся, испуская резкое благоухание тающего воска.
Я уже было произнес: «За Гретхен», когда осознал, что зажег
свечу совсем не ради нее. Я поднял глаза к лику Святой Девы. Я увидел распятие
над алтарем Гретхен. Меня снова окружил мирный тропический лес, и я увидел
палату с маленькими кроватками. За Клодию, мою бесценную прекрасную Клодию?
Нет, и не за нее, как бы я ее ни любил…
Я знал, что эта свеча – за меня.
За того темноволосого человека, который любил Гретхен в
Джорджтауне. За грустного заблудившегося голубоглазого демона, каким я был
прежде, чем стать тем человеком. За смертного мальчика двухвековой давности,
который уехал в Париж с драгоценностями матери в кармане и со свертком одежды
за спиной. За испорченное импульсивное создание, которое держало на руках
умирающую Клодию.
За всех них и за дьявола, который стоит здесь, потому что
любит свечи и любит зажигать огонек от огонька. Потому что не осталось ни Бога,
в которого бы он верил, ни святых, ни Царицы Небесной.
Потому что он сдержал свою озлобившуюся вспыльчивость и не
уничтожил своего друга.
Потому что он был одинок, как близко ни оказывался подле
него тот друг. И потому что к нему вернулось счастье, как недуг, который он
никогда не мог побороть, потому что его губы расползались в дьявольской улыбке,
внутри билась жажда и усиливалось желание просто выйти на воздух и бродить по
гладким и блестящим городским улицам.
Да. Эта свечка, эта чудесная крошечная свечка, благодаря
которой свет на земле стал еще ярче, – за Вампира Лестата! И она будет
гореть в пустой церкви всю ночь среди остальных огоньков. Будет гореть завтра,
когда придут верующие; когда в эти двери войдет солнце.
Не угасай, свечка, ни во тьме, ни на солнце.
Да, за меня.
Глава 32
Вы думали, на этом история и закончилась? И четвертый том
«Вампирских хроник» подошел к концу?
Да, пора завершать мою повесть. И на самом деле ей лучше
было бы закончиться, когда я зажег ту свечку, но это не так. Что я и понял на
следующую ночь, едва открыв глаза.
Прошу вас перейти к тридцать третьей главе, чтобы выяснить,
что же произошло. Или можете закрыть книгу сейчас, если хотите. Возможно, в
результате вы пожалеете, что этого не сделали.
Глава 33
Барбадос.
Он все еще был там, когда я нагнал его. В отеле у моря.
Прошли недели, хотя почему я упустил столько времени, не
знаю. Доброта здесь ни при чем, трусость тоже. Тем не менее я ждал. Я наблюдал
за реставрацией великолепной квартирки на Рю-Рояль, шаг за шагом, пока в ней не
появилось хотя бы несколько изысканно обставленных комнат, в которых можно было
проводить время, обдумывать все, что случилось и что еще могло произойти. Луи
вернулся, чтобы поселиться вместе со мной, и занимался поисками письменного
стола, максимально похожего на тот, что стоял в гостиной более сотни лет тому
назад.
Дэвид оставил у моего человека в Париже массу посланий. Он
скоро уезжает на карнавал в Рио. Ему меня не хватает. Он хотел бы, чтобы я
присоединился к нему.