Я родился во второй половине двадцатого века, и в те времена
искусство и ремесло — смотря с какой стороны посмотреть — шпионажа пользовалось
куда большей популярностью среди широких масс населения, чем, скажем, морская
пехота США или Американская Ассоциация Врачей. Мне кажется, в какой-то степени
это был просто привлекательный способ бегства от неприглядной действительности
эпохи «холодной войны». Однако, со временем это явление вышло из-под контроля,
как обычно случается со всем, что оставляет свой след в веках. В длинном перечне
популярных героев, что открывается принципами Возрождения и заканчивается
бедными юношами, которые «жили честно, старательно трудились и женились на
дочерях своих начальников», нашлось место и для человека с капсулой цианистого
калия в дупле зуба, умопомрачительными любовницами и невыполнимыми заданиями,
которому мимолетный секс и насилие заменяли любовь и смерть. Эти люди были на
гребне успеха в 70-х годах двадцатого века и теперь о них вспоминают с той же
ностальгией, что и Рождестве в средневековой Англии. Конечно, нарисованный
здесь образ весьма далек от реального. В наши дни шпионы являют собой еще более
жалкое зрелище, чем тогда. Они собирают самые незначительные подробности,
которые только могут заполучить, и передают их кому-то, кто вводит оные в компьютер,
в котором хранятся тысячи подобных фактов. Таким образом проясняется какое-то
малозначительное обстоятельство, кто-то пишет маловразумительную служебную
записку, которую сдают в архив и тут же забывают о ее существовании. Как я уже
говорил, межзвездная война — редчайшее явление, а классический шпионаж имел
дело как раз с военными тайнами. Когда война, как способ продолжения политики
иными средствами, практически исчерпал себя, то надобность в подобных секретах
пропала. Сейчас настоящие, талантливые шпионы работают исключительно в сфере
промышленного шпионажа. В двадцатом веке мало кто слышал о человеке,
доставившем в руки «Дженерал Моторз» микрофильмы чертежей последнего детища
Форда или о девице, у которой в подкладке лифчика уместился эскиз новейшей
модели Диора. Эти шпионы не удостаивались в ту пора особого внимания. Но теперь
лишь у их коллег сохранились навыки древней профессии. В межзвездной торговле
правит закон джунглей. Все, что может дать хоть какое-то преимущество перед
конкурентом — новый технологический процесс или расписание поставок между двумя
фирмами — становится не менее важным, нежели когда-то был Манхэттенский проект.
Так что шпион, способный раздобыть эти сведения, ценится на вес пеньковых
трубок.
Майк Шендон был подлинным асом шпионажа, лучшим из всех, кто
когда-либо работал на меня. Каждый раз, когда я думаю о нем, меня гложет
зависть. У него было многое из того, о чем я мог лишь мечтать.
Он был примерно на два дюйма выше меня и фунтов на двадцать
тяжелее. Глаза у него были цвета только что отполированного красного дерева, а
волосы — черны, как ночь. Шендон был дьявольски ловок, имел до отвращения
приятный голос и всегда безукоризненно одевался. У этого сына фермера с
аграрной планеты Вава было шило в одном месте и большие запросы. Он до всего
дошел своим умом, так как был исключен из школы и «изолирован за
антиобщественные поступки». В дни моей молодости выразились бы яснее: он
проводил все свое свободное время в тюремной библиотеке, отбывая срок за
крупную кражу. Сейчас говорят иначе, но смысл от этого не меняется. Судя по
тому, что вновь он попался нескоро, перевоспитание прошло успешно. Конечно, у
него были блестящие способности. Они были настолько велики, что я всегда
удивлялся, как его вообще смогли еще раз выследить. Сам Шендон говорил, что это
ему на роду было написано попасться во второй раз. Он был телепатом и обладал
почти фотографической памятью. Он был силен, вынослив и умен, умел пить, а
женщины буквально вешались ему на шею. Поэтому, как мне кажется, оснований для зависти
у меня было более чем достаточно.
Шендон работал на меня несколько лет, прежде чем я
познакомился с ним лично. Один из моих вербовщиков направил его в «Специальную
учебную группу при Объединении Сандау» (читай: шпионскую школу). Через год он
был уже вторым на своем курсе. Впоследствии Шендон проявил себя и когда дело
дошло до так называемых «производственных исследований». Его имя периодически
появлялось в секретных донесениях, и однажды я решил пригласить его на обед.
Искренен и обладает хорошими манерами — такое у меня
осталось впечатление после нашей встречи. Это был врожденный проходимец.
Телепаты среди людей встречаются крайне редко и, хотя
полученная с помощью телепатии информация не имеет веса в суде, этот дар явно
чего-то стоил.
Однако, несмотря на все его блестящие способности, работать
с Шендоном было нелегко. Сколько бы ему не платили, он всегда тратил больше.
Лишь после его смерти я смог оценить размах деятельности
Шендона в сфере шантажа. Но попался он, как и большинство шпионов, при работе
«на сторону».
Мы обнаружили, что в «Объединении Сандау» идет серьезная
утечка секретной информации. Однако мы не знали, где и как это происходит. На
ее источник мы вышли только через пять лет. К тому времени «Объединение Сандау»
уже начало лихорадить.
Но мы его все же прищучили. Это было не так-то просто
сделать. Мне пришлось нанять четырех телепатов, и только после этого Шендона
все же загнали в угол и отдали под суд. Он был признан виновным, осужден и
направлен на очередное перевоспитание. Мне же пришлось взять три контракта на
мироформирование, чтобы поддержать свою организацию. Мы успешно выпутались из
кризиса, хотя и не без ощутимых финансовых потерь.
Но на этом наши неприятности не закончились — через
несколько лет Шендон сбежал из тюрьмы. Слухи об этом событии мгновенно достигли
моих ушей. Приговор, на мой взгляд, был слишком мягок.
Словом, его имя было занесено в списки разыскиваемых
полицией, но Вселенная велика…
Это произошло в окрестностях Кусбея (Орегон), где я отдыхал
на побережье во время моего пребывания на Земле. Я собирался провести там
два-три месяца, пока шли переговоры о слиянии нашей организации с парой
североамериканских компаний.
Прогулки у водной глади оказывают целительное воздействие на
утомленную психику. Запах моря, чайки, плеск волн, шорох песка; сменяющие друг
друга жара и прохлада, сырость и сухость; привкус морской воды и постоянное
присутствие сине-серо-зеленого пространства, испещренного барашками пены — все
это как бы очищает душу, омывает взор, проясняет сознание. Каждый день я
прогуливался по пляжу: до завтрака и после ужина. Звали меня тогда Карлос
Палермо, если кому интересно. Почти шесть недель такого времяпровождения я стал
чувствовать себя свежим и бодрым, а когда договор об объединении был подписан,
моя финансовая империя вновь обрела равновесие.