— Это теперь так называется. Ох, я тут навидалась
всякого, раньше и думать не думала, что такие теперь нравы! Но девочки-то
хорошие, плохого не скажу. А Витька одно название, что охрана. Все целыми днями
в компьютер дуется. И то верно, когда галерея открыта, так все равно в зале
кто-то есть, а если дверь закрыта, то и так никто не войдет. Вроде ему и делать
нечего, а получает больше меня!
Я быстро сообразила:
— Значит, в тот день, когда Глеба убили, галерея была
закрыта, и Витька в соседней комнате на компьютере играл?
— Целый день! Глеб занят был, на телефоне все висел,
девчонки кофе пить ходили.
— А вы говорите — по очереди они ходят!
— Ой, в тот день Маринки вообще не было, а
Оленька-консультант ушла в обед. Тут рабочие были, все стучали, рамы делали.
Она говорит Витьке, чтобы присмотрел, он рукой махнул — иди, мол, а сам сразу
за компьютер. Рабочие свое дело сделали и ушли, забрали что нужно, а дверь не
закрыли. Так что Ольга приходит, дверь открыта, а Витьке и дела мало. А милиции
наврал, что целый день на месте сидел. И девчонки молчат, боятся, что новый
хозяин уволит.
— Вера Сергеевна, а когда примерно это было?
— Когда обед-то? В полвторого где-то.
— Все сходится, Володя в полвторого и звонил! Вера
Сергеевна, я ведь не просто так спрашиваю, ведь это для Володи надо! Нужно
обязательно милиции сказать, что дверь открыта была, что кто-то незаметно
пройти мог!
— Раз для Володи надо, то я их всех на чистую воду
выведу! Не сомневайся! Да, кстати. — Вера Сергеевна протянула мне какую-то
бумажку. — Вот я записала, один тут приходил, интересовался его работами,
еще при Аделаиде. Та перед ним прямо расстилалась, а Володе небось ни слуху, ни
духу. Так что ты передай ему адрес и телефон того покупателя, пусть Володя сам
с ним договорится, без посредников.
Как видно, старушка достаточно покрутилась в художественной
среде и научилась кое-чему.
Я решила позвонить Володе из дому, чтобы рассказать все
подробно.
***
Попросившись в бухгалтерии галереи к городскому телефону,
Вера Сергеевна позвонила своей приятельнице Нине Ивановне, чтобы найти ее зятя
и сказать ему, чтобы не волновался, она охранника Витьку пристыдит и расскажет
в милиции, что дверь была входная без присмотра, а потом пусть ее хоть
увольняют. Нина Ивановна обрадовалась ее звонку, начала долгие разговоры. Но
поскольку зятя у нее в данный момент не было, а по служебному телефону долго
разговаривать неудобно, то Вера Сергеевна быстро распрощалась, спросив Володин
домашний телефон. Извинившись перед бухгалтершей, она набрала номер Володи, но
там тоже никто не отвечал. Послушав длинные гудки, Вера Сергеевна отложила на
время свою заботу, пообещав себе позвонить Володе вечером из дому.
После работы она не спеша прошла по ларькам в поисках
товаров подешевле. Когда она подходила к своему дому, было уже совсем темно. Ей
нужно было пройти двором, где громоздились сугробы чуть ли не в человеческий
рост и, конечно, не горел ни один фонарь. Проходя сквозной подворотней, Вера
Сергеевна услышала сзади какой-то подозрительный шум — не то скрип шагов, не то
треск замерзшего дерева. Она оглянулась, но никого не увидела, сердце ее
забилось от нехорошего предчувствия. Ей казалось, что она не одна в этом темном
зимнем дворе, что кроме нее здесь присутствует кто-то злой и опасный.
Вера Сергеевна прибавила шагу, едва ли не побежала, хотя ей
было страшно неудобно — вдруг соседи увидят, что она бежит, как молодая. Силы
уже не те, сердце колотится, ноги болят… Наконец она добралась до своего
подъезда, схватилась за ручку двери и вздохнула с облегчением — еще минута, и
она будет дома. На лестнице тоже было темно, как в желудке утконоса, —
Генка с первого этажа, паразит, все лампочки вывинтил. Вера Сергеевна
осторожно, стараясь не споткнуться, двинулась к лестнице, как вдруг почувствовала
чье-то прикосновение. Ей стало так страшно, как не было никогда за всю ее
долгую и нелегкую жизнь.
— Кто… здесь? — еле выговорила она слабым от
страха голосом.
В темноте раздался щелчок, и вспыхнул оранжевый огонек
зажигалки.
— Ага, это вы, — удовлетворенно произнес мужской
голос.
За то мгновение, пока темнота была прервана оранжевой
вспышкой, она тоже успела его узнать. Несмотря на то что слабый свет зажигалки
неузнаваемо исказил лицо, изуродовав его глубокими резкими тенями, она узнала
этого человека, он приходил в галерею, она видела его раньше с Аделаидой.
— Ты — убийца, — неожиданно твердо сказала
напуганная старая женщина, — ты их обоих убил!
Она не видела его лица, не знала, как он отреагировал на ее
слова, но продолжила, надеясь спасти свою жизнь маленькой ложью:
— В милиции про тебя уже знают!
— Врешь, старая сволочь! — раздался злобный голос
из темноты, и жесткая мужская рука схватила ее за воротник и резко рванула.
Вера Сергеевна потеряла равновесие и упала бы, если бы
убийца не удержал ее на весу. Он встряхнул ее, как куклу, и злобным шепотом
повторил:
— Врешь,, старая карга! Никто меня не видел, а если
видел, то не сообразил ничего! И ты теперь уже никому ничего не расскажешь!
В темноте раздался сухой металлический звук, Вера Сергеевна
поняла — он выбросил лезвие складного ножа. Она знала, что наступили последние
мгновения ее жизни. И вдруг она догадалась. Она вспомнила, откуда ей знакомы
интонации его голоса, черты его лица, его жесты, тот поворот его головы, каким
он обернулся в ее сторону однажды, когда заходил в галерею еще давно, при живой
Аделаиде. Она все вспомнила и сказала удивленно:
— Я тебя узнала. Я знаю, кто ты такой.
— Да? Значит, догадалась, старая каракатица? Тебе от
этого легче не будет. Все равно — сдохнешь здесь, в своей помойке.
Острая боль пронзила ее горло, проткнула все ее существо
ударом молнии. Вера Сергеевна захрипела, закашлялась, захлебнулась кровью и
замолкла навеки. Ее безжизненное окровавленное тело тяжело грохнулось на
грязный лестничный пол. Убийца брезгливо перешагнул через труп старухи,
стараясь не запачкаться кровью — в темноте это было не так просто. Выйдя во
двор, он оглядел свою одежду, — но во дворе тоже было темно. Мокрым,
подтаявшим снегом он вымыл руки, вытер лезвие ножа. Постоял немного, унимая
нервную дрожь и внезапно подступившую дурноту. Потом набрал в ладони снега и
умыл лицо. Это его немного привело в себя. Он удивился своим ощущениям. Первое
убийство тоже далось ему нелегко, он отвратительно себя чувствовал, его
выворачивало наизнанку,, но во второй раз было намного легче, он даже
почувствовал какое-то возбуждение, сродни легкому опьянению, и подумал, что
следующее убийство тоже будет легким. Но сейчас у него перед глазами стояло
выхваченное короткой вспышкой света из окружающей темноты лицо одинокой старой
женщины, и он чувствовал странную боль… неужели это были так называемые
угрызения совести? Он не верил в такую химеру, как совесть, — все выдумано
попами и писателями, все это — литература, девятнадцатый век. Нормальный
деловой человек не может оперировать такими вымышленными категориями. То, что
он делает, — всего лишь бизнес. В бизнесе приходится зачастую делать вещи
не очень приятные, но бизнес есть бизнес… Что же с ним сейчас происходит?
Неужели убийство нищей старухи — больший грех, чем убийство двух процветающих,
хорошо устроенных в жизни, обеспеченных людей? Да ерунда все это, просто нервы
разыгрались, надо будет потом показаться врачу. Все, пора уходить, не хватало,
чего доброго, здесь с кем-нибудь столкнуться…