Он вытер носовым платком мокрое лицо и быстро пошел но узкой
тропинке среди высоких сугробов. Выходя из темной подворотни, он оглянулся —
ему никак было не избавиться от ощущения, что в спину ему смотрят полные
страдания и упрека глаза убитой им старой женщины.
«Ну надо же, — думал он, — она меня узнала.
Догадалась, старая перечница, кто я. Но если она узнала, то и другие могут
догадаться».
Нет, выходит, дело еще не закончено. Ему придется еще раз
прийти сюда, в квартиру старухи, и кое-что там уничтожить. Жаль, он не
догадался сделать этого раньше, надо было сегодня, перед тем как убить старуху.
Теперь же, после убийства, ее квартира будет в поле зрения милиции… Вернуться
сейчас никак нельзя — старуху могли уже найти. Придется выждать, пока все не
утихнет… Это будет скоро — вряд ли долго будут разбираться со смертью нищей,
никому не нужной старухи… при этих словах он издал тихий смешок.
Да, жаль, что ему не пришло в голову уничтожить это раньше…
Честно говоря, он не думал, что его так легко узнать… Ну что же делать — после
драки кулаками не машут, надо не сокрушаться о сделанном, а исправлять свои
ошибки.
Он вышел на освещенную улицу. Навстречу попался одинокий
прохожий и как-то странно взглянул на него. Он забеспокоился, оглядел в свете
уличного фонаря свою одежду и руки. На правом рукаве было влажное темное пятно.
Вряд ли прохожий мог что-то заподозрить — скорее всего, ему показалось страшным
выражение лица проходящего человека, возбуждение и отчаяние во взоре…
Как, однако, он неосторожен… надо будет уничтожить это
пальто — сжечь где-нибудь, а не то экспертиза сможет установить, что кровь на
рукаве принадлежит убитой старухе. Все из-за темноты… Но при свете ему было бы
еще страшнее смотреть в ее лицо.
***
Лизавета позвонила мне на работу, сказала, что Володя меня
срочно разыскивает, чтобы я бросила все и летела к Нине Ивановне, потому что
случилось несчастье. Я примчалась, не думая уж застать его тещу в живых, и
удивилась, когда она сама открыла мне дверь. Увидев меня, она заплакала
привычно, видно уже сегодня не в первый раз, и сообщила ужасную вещь, что Веру
Сергеевну зарезали вчера вечером в собственном подъезде и что Володя чуть с
инфарктом не слег.
— А вы как? — спросила я заплетающимся языком.
— Лекарств напилась, это в спокойной обстановке можно
поболеть, а сейчас некогда вам еще и со мной возиться.
Володя вышел в прихожую, морщась и потирая левую сторону
груди. Вид у него был ужасный — бледный, постарел лет на десять.
— Пойдем сядем.
Мы сели, и он рассказал мне, как утром собирался идти к
Громовой, чтобы рассказать ей, что в галерею в день смерти Глеба в принципе мог
проникнуть посторонний человек так, чтобы его никто не видел. Только он
позавтракал и начал собираться, как вдруг приходят к нему два молодых человека,
хватают под руки и везут к Громовой, хорошо хоть наручники не надели и машина
не милицейская, а то сраму перед соседями не оберешься.
— И я, как дурак, Громовой все это рассказываю, а она
молчит и на меня смотрит, как сыч. А потом и говорит, что, к сожалению,
свидетельница моя Вера Сергеевна Старостина подтвердить ничего не сможет,
потому что зарезали ее вчера в собственном подъезде, и не могу ли я сказать
следствию, где был вчера вечером, потому что подозрения против меня
усугубляются с-каждым убийством. И — раз мне фотографии на стол, уже успели,
сволочи, распечатать, оперативно работают! Я как глянул — так на пол грохнулся,
ноги не держат. Громова мне сначала-то и говорит — встаньте, мол, не валяйте
дурака, а у меня сердце прихватило, слабость такая — рукой пошевельнуть не
могу. Тогда она испугалась, что я тут в кабинете помру, вызвала врача.
— Ну и любит эта Громова дешевые эффекты, так и
человека уморить недолго!
Я ей потом то же самое сказал, когда очухался. А она тон
сбавила, но все-таки напоминает, где, мол, я весь прошлый вечер был, дома-то
меня не было, это точно. Я и говорю, что на собрании в ЛОСХе целый вечер
просидел. Она — мы проверим! Я — да проверяйте, если вам делать нечего, меня в
президиум выбрали, все собрание я там торчал, сто человек меня видели! Тут она
поскучнела, интерес всякий ко мне потеряла и отпустила.
— Пока она с тобой разбиралась, настоящий убийца Веру
Сергеевну зарезал!
— Вот-вот, хорошо, что у меня сердце прихватило, а то я
бы эту Громову там придушил!
— Что делать, Володя?
— Не знаю. В галерее у девчонок истерика, боятся, что
их тоже зарежут. Мы, говорят, ничего не знаем и ничего не видели, за что
нас-то?
— А Веру Сергеевну за что?
— Громова считает, все из-за Аделаиды. Аделаиду за
что-то убили, потом Глеба, он что-то знал, а потом Веру Сергеевну как свидетельницу,
она и дома у Аделаиды бывала, могла что-то видеть. И знаешь, что я тебе скажу?
Ни фига эта Громова не расследует. Ну допустим, поверит она мне, что убийца
приходил к Глебу в офис договариваться насчет Духовидова, будь он неладен!
Подтвердит Ольга, что был момент, когда в галерее никого не было, а дальше что?
Все равно этого человека никто в глаза не видел, никто его не узнает.
Нина Ивановна вошла в комнату.
— Надо к похоронам готовиться, у Веры-то никого из
родных нет, все мне придется делать.
— Я во всем виноват! — Володя обхватил голову
руками. — Если бы я ее в галерею не устроил, ничего бы не случилось.
— Что ты, что ты! Ты ей работу нашел, она так
радовалась.
— Вера ведь раньше начальником отдела работала, —
обратилась ко мне Нина Ивановна, — кандидатом наук была, а на пенсии-то
куда она пойдет? Только в уборщицы, потому что пенсия маленькая. Одной на
пенсию не проживешь, а у нее никого не было.
— И замужем никогда она не была? — неизвестно
зачем спросила я.
— Был у нее муж, недолго, правда, — поморщилась
Нина Ивановна, — потом они развелись, он на другой женился. Не знаю я, что
с ним теперь стало.
Нина Ивановна вышла поговорить по телефону, она вообще много
звонила, кому-то сообщала, что-то организовывала. Володя сидел на диване,
тоскливо вздыхая.
— Хватить вздыхать! — не выдержала я. — Надо
что-то делать.
— Что тут можно сделать, милиция вот работает, а
толку? — вяло возразил он.
— Так то милиция, а то мы! Ты говорил, Громова считает,
что Веру Сергеевну убили как свидетеля, правильно?
— Ну да…
— Так вот, — меня понесло, — давай устроим
преступнику ловушку!
— Ты в уме? — грустно улыбнулся он.
— А что? Если допустить, что преступник именно тот
человек, который пришел к Глебу смотреть на этого… Слуховидова…
— Духовидова.
— Без разницы, — отмахнулась я, — так вот,
если это тот самый человек, то ты подозреваешь троих, тех, кого видел на
инсталляции.