Я позвонил, но сначала (звучит как признание, и трусливое)
вышел в Интернет, нашёл на сайте «Миннеаполис стар-трибьюн» сегодняшний номер,
открыл «НЕКРОЛОГИ». Быстро просмотрел имена и фамилии, убедился, что Томаса
Райли среди них нет, пусть это и ничего не доказывало: он мог свести счёты с
жизнью уже после того, как номер ушёл в печать.
Иногда после полудня моя бывшая жена ложилась спать и
выключала телефон. Тогда я бы услышал короткую фразу, записанную на
автоответчике. Но в этот день Пэм сняла трубку, и до меня донеслось
вежливо-сдержанное:
— Алло.
— Это я, Пэм. Отзваниваюсь.
— Небось грелся на солнце. У нас идёт снег. Идёт снег, и
воздух холодный, как пряжка ремня колодцекопателя.
На душе полегчало. Том жив. Если бы он покончил с собой, мы
не говорили бы о пустяках.
— Если на то пошло, здесь холодно и дождливо.
— Хорошо. Надеюсь, ты подхватишь бронхит. Этим утром Том
Райли выбежал отсюда, обозвав меня лезущей не в свои дела мандой и хряпнув
вазой об пол. Наверное, я должна радоваться, что он не швырнул её в меня. — Пэм
начала плакать. Всхлипнула, потом удивила меня, засмеявшись. Смех был горьким,
но удивительно добродушным. — И когда только ты лишишься этой странной
способности вышибать у меня слезу?
— Расскажи мне, что случилось, Панда.
— На этом поставим точку. Позвонишь снова — я повешу трубку.
А ты можешь позвонить Тому и спросить его, что произошло. Может, мне следует
заставить тебя это сделать. Послужит тебе хорошим уроком.
Я поднял руку и начал массировать виски: большим пальцем —
левый, мизинцем и безымянным — правый. Просто удивительно, что одна кисть может
охватить так много грёз и боли. Не говоря уже о потенциальных возможностях по
удовлетворению эротических фантазий.
— Расскажи мне, Пэм. Пожалуйста. Я тебя выслушаю и не буду
злиться.
— Это ты уже можешь, да? Один момент… — Она положила трубку,
вероятно, на кухонный стол. Какие-то мгновения я слышал далёкое бормотание
телевизора, потом оно смолкло. Пэм снова взяла трубку. — Ладно, теперь могу
слышать свои мысли. — Она опять всхлипнула. Высморкалась. Заговорила уже
спокойно, без намёка на слёзы в голосе. — Я попросила Майру позвонить мне,
когда он вернётся домой… Майру Деворкян, которая живёт напротив Тома. Я
сказала, что тревожусь из-за его психического состояния. Нет смысла держать это
при себе, так?
— Так.
— В точку! Майра сказала, что она тоже тревожилась… она и
Бен. Сказала, что Том пил слишком много, это во-первых, а иногда уходил на
работу, не побрившись. Хотя признала, что в круиз он уезжал достаточно бодрым и
весёлым. Удивительно, как много видят соседи, даже если они не близкие друзья.
Бен и Майра понятия не имели о… нас, разумеется, но они замечали, что Том был в
депрессии.
«Это ты думаешь, что они понятия не имели», — подумал я.
— Короче, я пригласила его к себе. У него был такой взгляд,
когда он явился… такой взгляд… словно он решил, что я… ты понимаешь…
— Войдёшь на той же остановке, где и вышла.
— Я буду рассказывать или ты?
— Извини.
— Что ж, ты прав. Конечно, ты прав. Я собиралась пригласить
его на кухню и угостить кофе, но дальше прихожей мы не продвинулись. Он хотел
поцеловать меня, — последнее она произнесла демонстративно гордо. — Я ему
позволила… один раз… но когда стало ясно, что он хочет большего, оттолкнула и
сказала, что нам нужно поговорить. Он ответил, что ничего хорошего и не ждал,
едва увидел выражение моего лица, но никто уже не сможет причинить ему большей
боли, чем причинила я, когда сказала, что мы больше не будем видеться. Такие
вот вы, мужчины. А ещё говорите, что это мы знаем, как вызвать у человека
чувство вины.
— Я подтвердила, что да, романтических отношений у нас
больше не будет, но это не значит, что он мне безразличен. Добавила, что
несколько человек в разговоре со мной удивлялись странностям в его поведении,
он, мол, сам не свой, и тут я вспомнила, что он перестал принимать
антидепрессанты, и заволновалась. Пришла к выводу, что он собирается покончить
с собой.
Пэм на мгновение запнулась, потом продолжила:
— До того как он пришёл, у меня и в мыслях не было говорить
ему это в лоб. Но вот что забавно… едва он переступил порог, я начала думать,
что скажу, а уж когда он поцеловал меня, отпали последние сомнения. Губы у него
были холодные. И сухие. Я словно целовалась с трупом.
— Похоже на то. — Я попытался почесать правую руку.
— Лицо у него вдруг вытянулось, в прямом смысле этого слова.
Все морщины разгладились, губы превратились в тонкую полоску. Он спросил, с
чего у меня такие мысли. А потом, не успела я ответить, он заявил, что всё это
дерьмо. Так и сказал, а ведь таких слов в лексиконе Тома Райли никогда не было.
Я не мог с ней не согласиться. Том, которого я знал, не
сказал бы «дерьмо», даже если бы набил им рот.
— Я не собиралась называть ему имена… твоё точно не
собиралась, он бы подумал, что я рехнулась, или Илзе, кто знает, что он мог ей
наговорить, если бы…
— Я же тебе сказал, Илзе не имеет к этому никакого…
— Помолчи. Я почти закончила. Я лишь сказала, что люди,
отмечающие странности в его поведении, даже не знают о таблетках, которые он
принимал после второго развода, как и отом, что с мая прошлого года прекратил
их принимать. Он называет их дурь-таблетки. И если он думал, что держит всё под
контролем, и никто ничего не замечает, то сильно ошибался. Потом предупредила,
что если он что-нибудь с собой сделает, я расскажу его матери и брату, что это
было самоубийство, и мои слова разобьют им сердца. Это была твоя идея, Эдгар, и
она сработала. Надеюсь, ты этим гордишься. Вот тогда он кокнул вазу и обозвал
меня лезущей не в свои дела мандой. Готова спорить… — Она сглотнула слюну.
Звук, раздавшийся в горле, долетел до меня через все разделяющие нас мили. —
Готова спорить, он уже точно знал, как он это сделает.
— Я в этом не сомневаюсь. Как думаешь, он сделает?
— Не знаю. Действительно не знаю.
— Может, мне стоит позвонить ему?
— Может, тебе не стоит ему звонить. Может, если он узнает о
нашем разговоре, это и станет последней каплей. — И не без ехидства добавила: —
Тогда ты будешь плохо спать по ночам.
О таком варианте я не подумал, а логика в её словах была. В
одном Том и Уайрман не отличались: оба нуждались в помощи — но я не мог тащить
их на аркане туда, где им могли её оказать. В голове мелькнула острота с
бородой. Может, уместная, может — нет: «Ты можешь приобщить шлюху к культуре,
но не заставишь её думать». Оставалось надеяться, что Уайрман сможет назвать
мне автора. И год.