Кажется, Мазур догадался, к о м у принадлежит отель – мэр
расхваливал его с экспрессивностью и хваткой опытного зазывалы.
Ну и черт с ним, деньги казенные, и их разрешено не
считать...
– Отдохнете, приведете себя в божеский вид – а там и насчет
машины договоритесь, – сказал мэр. – Вам, случаем, вот такая же
одежда, как на вас, не нужна? Вашу теперь как ни стирай – пропала. У нас тут
отличный магазинчик, по здешним меркам, конечно...
– Нет, спасибо, – сказал Мазур. – У нас есть
запасные комплекты. Может, Фредди?
– Я уж лучше почищусь, – запротестовал кошачий
антиквар. – Не первый раз, тетка Дора дело знает. Чего деньги зря на
шмотки переводить... Вы мне лучше скажите, мистер мэр, все заказчики в добром
здравии? Кен-Форсила, Француз и Хромой Джакопо?
– Джакопо с Форсилой здоровехоньки. А у Француза вышла
неприятность с Головоногом, решали на дуэльной площадке, и повезло как раз
Головоногу, а Французу, соответственно, выпал туз пик... Ничего, чует мое
сердце, Головоног у тебя третью мяукалу и купит, как только прослышит, что ты
ее вез Французу... Всего хорошего, дама и господа. Я обычно новоприбывшим лично
зачитываю наши нехитрые законы – но вы ведь люди солидные, порядка нарушать не
станете, а? Вот и ладненько...
...Отель, носивший пышное название «Мажестик», походил на
мэрию, как две горошины из одного стручка – разве что был раза в два длиннее.
Такой же барак, крытый «рифленкой», с двумя загадочными пристройками, над
которыми вместо крыши зеленели круглые железные баки. Внутри и в самом деле
было чисто, дощатый пол застелен дешевыми ковриками, пахнет дезодорантами и
стряпней.
Полновластной хозяйкой там была мулатка средних лет и
устрашающих габаритов – та самая тетка Дора, которой проворно ассистировали
мгновенно появившиеся на трубный призыв два молодых индейца, явный аналог
российских лимитчиков, стремящихся зубами и когтями зацепиться за белокаменную
столицу нашей Родины. Лениво поинтересовавшись, что это там такое в сумках
лязгает, и услышав в ответ честное «автоматы», тетка Дора и ухом не повела,
прикрикнула – и юные индейцы с нешуточным рвением поволокли багаж гостей.
Названная толстухой цена могла довести до инфаркта человека
с тощим кошельком, но Мазур на сей раз был богатеем. Тут же расплатился.
Минутой позже выяснилась загадка пристроек – это оказались примитивные душевые,
по принципу действия схожие с унитазом: тянешь за веревочку, вода и льется.
Выяснилось еще, что плата в душевой взимается с количества ведер, которое тебе
потребно, при деньгах – проси залить хоть полный бак. Они решили так именно и
поступить, чтобы содрать с тел все следы трехдневной робинзонады.
Одну кабину, естественно, без жребия уступили Ольге, как
истые кабальеро. Вторую разыграли на спичках, Мазуру выпало первым, и он
блаженствовал до тех пор, пока не кончилась вода. Потом все четверо уселись на
веранде разделаться то ли с поздним завтраком, то ли с ранним обедом,
приготовленным самолично теткой Дорой – без особых затей, но горячо, вкусно и сытно.
С веранды открывался прекрасный вид на Ирупану, причал и два десятка лачуг –
из-за приятной тяжести в желудке и ощущения покойной безопасности выглядевших
не убого, а весьма даже романтично.
Кажется, жизнь вновь заслуживала титула «прекрасной и
удивительной». Хороший отдых для бродяг – великое дело...
Единственное, что немного отравляло Мазуру жизнь, –
господа «стертые языки». Очень быстро, едва компания появилась на веранде,
аборигены стали фланировать мимо с отсутствующим, словно бы незаинтересованным
видом, вот только их было что-то очень уж многовато именно на этой улочке – в
то время как на остальных «прошпектах» пусто – каждый считал своим долгом не
просто пройти, но и вернуться обратно, а то и перекинуться парой слов с теткой
Дорой. Коловращение местного народа еще более усилилось, когда троица (Фредди,
быстренько перекусив, подхватил ящик с кошками и умчался двигать коммерцию)
перешла из-за грубого обеденного стола на стулья в конце веранды, где попивала
пиво и покуривала. Дураку ясно, что роль магнита поневоле играла Ольга,
устроившаяся на дешевом стуле так, словно это был «чиппендейл», –
безмятежно пускала дым, положив ногу на ногу, ветерок трепал подол ее легкого
синего платья, и Мазуру все время хотелось этот подол одернуть, чтоб не пялились
украдкой. Вот только прав у него на столь решительные жесты не было ни
малейших, оттого и злился про себя.
– Появятся сейчас на реке острогрудые челны с
герильей... – проворчал он.
– Вряд ли, – серьезно сказал Кацуба. – Фредди
говорил, в сторожке – пулемет на треноге, а Джимми, хоть и выглядит
классическим старым хреном, в штатовской армии служил лет двадцать, во Вьетнаме
отметился, где-то еще... А на реке, повыше и пониже поселка, сидят индейцы –
молодежь на твердой зарплате. Караулят.
Богатство, знаешь ли, себя умеет оберегать... Кстати, в этих
же местах есть алмазные площадки, к ним здешний народец тоже начинает
присматриваться. Ходит даже легенда, что лет двадцать назад кто-то
наковырял-таки пару пригоршней отличных алмазов, но вот что с ним потом стало,
тетка Дора решительно не знает, кружат полдюжины версий, отрицающих друг
друга...
– А, это тот, что якобы угнал военный самолет? – лениво
спросила Ольга. – Ходит такая легенда, слышала...
Она прикрыла глаза, откинувшись на жесткую спинку стула,
безмятежно выгнувшись так, будто раскинулась в мягком шезлонге, спустила с плеч
широкие бретельки. Синяя легкая ткань то и дело взлетала, открывая загорелые
ноги, аборигены сновали мимо с неутомимостью челнока швейной машины, у Мазура
временами сердце так заходилось от глупейшей ревности ко всему окружающему миру
и не менее глупых желаний, что он устал себя ругать.
Поднялся, буркнув:
– Пойду вздремну...
Под потолком размеренно крутился вентилятор – где-то
невдалеке, за холмом, скорее всего, работал дизель-генератор, Мазур давно
заметил тянувшиеся оттуда к отелю и мэрии провода. Окно плотно закрывала
противомоскитная сетка, и ни один кровосос в комнату не прорвался.
Мазур, вытянувшись голышом на низкой железной койке, очень
похоже, купленной на распродаже военного имущества, быстро провалился в сон –
вот только сон нагрянул кошмарный. Он с Ольгой – так и не смог понять во сне, с
которой – вдруг оказался где-то на окраине Шантарска, в непроглядной темноте,
посреди которой в светлом круге от старомодного уличного фонаря стояла
уродливая побеленная избушка, откуда-то он знал, что это не жилой дом, а словно
бы какая-то контора, и даже слегка удивлялся про себя, что контора обосновалась
в такой развалюхе. Потом и удивляться стало некогда, он совершенно точно знал:
стоит Ольге войти в домик, подняться по трухлявым ступенькам и захлопнуть за
собой покосившуюся дверь, как она погибнет непонятным образом, ее больше не
будет. Самое жуткое – он то ли не мог ее удержать, то ли не мог найти
подходящих слов, чтобы отговорить, все словно обговорено заранее, безмолвно и
неотвратимо, сейчас она шагнет на первую ступеньку...