Луис взобрался на вершину, остановился, свесив голову на
грудь, чтобы быстрее отдышаться. Легкие — как в тисках, а в боку что-то колет
огромной занозой.
В стремительном, порывистом танце ветер закружил, закрутил
его волосы, рыкнул страшным драконом в ухо.
Ночь выдалась светлее, чем в прошлый раз. То ли туч тогда
нагнало, то ли он не смотрел по сторонам. Не все ли равно?
Но сейчас светло, и ему видно. Видно то, от чего побежали
мурашки по спине.
Как все похоже на Кошачье кладбище и на гору валежника!
НЕ ПРИТВОРЯЙСЯ. ТЫ ВСЕ ПРЕКРАСНО ЗНАЛ. ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ,
ДОГАДЫВАЛСЯ ИЛИ МОГ ПРЕДВИДЕТЬ: НЕСПРОСТА МОГИЛКИ РАСПОЛОЖЕНЫ ПО КРУГУ, ВЕДЬ
ОНИ ПОВТОРЯЮТ СИМВОЛ, СПИРАЛЬ…
Он стоял на вершине могильника, подставив лицо свету звезд и
мраку ночи. Ведь здесь тоже можно угадать огромную спираль, словно пунктиром
намеченную сложенными из камней пирамидками. Только собственно пирамидок уже
нет. Каждая разверста и из-под нее тщится выбраться на волю некогда похороненная
тварь. Пирамидки развалились, но очертания спирали проступили отчетливее.
ВИДЕЛ ЛИ КТО-НИБУДЬ ЭТО С ВЫСОТЫ? Луису вспомнились огромные
наскальные рисунки какого-то индейского племени в Андах. ВИДЕЛ ЛИ КТО-НИБУДЬ
ЭТО С ВЫСОТЫ? И ЕСЛИ ВИДЕЛ, ЧТО ЕМУ ПОДУМАЛОСЬ?
Он опустился на колени, положил тело сына и облегченно
вздохнул, скорее даже простонал.
Мысль вновь обретала четкость и ясность. Перочинным ножом
взрезал пластырь, скреплявший кирку и совок, лязгнув, они упали наземь. Луис
рухнул следом, раскинув руки и ноги, бездумно уставился на звезды.
ЧТО ЖЕ ПОВСТРЕЧАЛОСЬ МНЕ В ЛЕСУ? АХ, ЛУИС, ЛУИС, НЕУЖТО ТЫ И
ВПРЯМЬ ВЕРИШЬ, БУДТО ЧТО-ТО ВЫЙДЕТ ИЗ ЭТОЙ ДРАМЫ, КОТОРУЮ ТЫ РАЗЫГРЫВАЕШЬ? С
ТАКИМИ-ТО ДЕЙСТВУЮЩИМИ ЛИЦАМИ?
Но отступать поздно, и Луис это понимал. Он все еще пытался
разубедить себя: А ВДРУГ ВСЕ ОБРАЗУЕТСЯ? РИСК — ДЕЛО БЛАГОРОДНОЕ, А ЗДЕСЬ РИСК
ПРОДИКТОВАН ЛЮБОВЬЮ. ДА И СЛУЧИСЬ ЧТО… ПЛОХОЕ… НИКТО, КРОМЕ МЕНЯ, НЕ УЗНАЕТ. Я
СО ВСЕМ И ПОКОНЧУ. ВЕДЬ У МЕНЯ В ЧЕМОДАНЧИКЕ (НЕ В ТОМ, ЧТО НА КУХНЕ, А В ТОМ,
ЧТО В ВАННОЙ КОМНАТЕ, Я ЕГО ЕЩЕ ПРОСИЛ ПРИНЕСТИ, КОГДА У НОРМЫ СЕРДЦЕ СДАЛО)
ЕСТЬ ВСЕ НЕОБХОДИМОЕ… ШПРИЦЫ…
Мысли его затмились бессловесной, но истовой молитвой.
Приподнявшись, но не вставая с колен, Луис взялся за кирку и начал ковырять
землю. Всякий раз, ударяя по твердому грунту, он подавался вперед, едва не
падая, как древний римлянин на собственный меч. Мало-помалу ямка росла и вглубь
и вширь. Он руками выбирал камни и отбрасывал в сторону, не очищая от налипшей
земли. Но кое-какие складывал рядом — для пирамидки.
56
Рейчел хлопала себя по щекам, пока они не начали гореть. И
все равно ее клонило ко сну. Вскинувшись в очередной раз, она убедилась, что
едет в районе Питсфилда — одна-одинешенька на шоссе. Ей померещилось, будто
десятки блестящих, безжалостных глаз вперились в нее, мигая холодными
искорками, грозя пожрать.
Нет, это всего лишь огоньки рефлекторов на разделительной
полосе, куда спросонья Рейчел завела машину. Пришлось выруливать влево.
Взвизгнули шины, что-то скрежетнуло — наверное, машина зацепила один из рефлекторов.
Сердце запрыгало в груди, вырываясь из теснины ребер, перед глазами замелькали
серебряные мушки. Они то увеличивались, то уменьшались — в такт пульсу. Однако
несмотря на страх (ведь она чуть не выехала на встречную полосу!), на
громкоголосую песню по радио, она снова окуналась в дремоту.
Странные мысли лезли в голову. «Наверное, ум за разум
зашел», — пробормотала Рейчел под аккомпанемент рок-н-ролла. Она хотела было
рассмеяться, но не получилось. Потому что пришедшая в голову мысль сейчас, в разгар
ночи, вдруг обрела жутковатую достоверность. Рейчел казалось, что она —
Дюймовочка, попавшая в середину рогатки там, где резинка. Резинка натягивается,
не пускает дальше, гасит усилия слабой девочки… и кто же победит… какая сила
возобладает… чему равно противодействие… надо вспомнить физику… НЕ ЛЕЗЬ… тело в
состоянии покоя… ПОКОЙНОЕ ТЕЛО, НАПРИМЕР, ЕЕ СЫНА… а если дать ему импульс…
На этот раз шины отчаянно мяукнули, машину потащило на
обочину, ударило о заградительные столбики. Руль вдруг перестал слушаться.
Рейчел изо всех сил затормозила и расплакалась. Ведь она заснула! Не просто
забылась на мгновение, а заснула, ей даже снился сон… а машина мчалась со
скоростью девяносто километров в час. Не будь ограждения… или случись ей
въехать в большой столб…
Она поставила машину в стороне, закрыла лицо руками и
заплакала еще горше. Ее снедали страх и недоумение.
ЧТО, ЧТО МЕШАЕТ МНЕ, НЕ ПУСКАЕТ К МУЖУ?
Собравшись с силами, поехала дальше. Вроде с рулем все в
порядке, хотя завтра, когда будет сдавать машину прокатной фирме, неприятного
разговора не избежать.
Ничего, НЕ БЕДА. СЕЙЧАС ГЛАВНОЕ — НЕ СПЕШИТЬ. ПЕРВЫМ ДЕЛОМ
ВЫПЬЮ КОФЕ.
Увидев поворот на Питсфилд, Рейчел свернула и уже километра
через два увидела яркие огни заправочной станции, услышала порыкивание моторов.
Пополнила бак с горючим («ЭХ, КТО-ТО крепко к вам приложился!» — чуть ли не с
восхищением заметил служащий), зашла в кафе, где пахло растопленным салом и…
благословенным, крепким кофе.
Рейчел выпила три чашки подряд, как лекарство. В крепкий
черный кофе она добавила очень много сахара. У стойки бара и за отгороженными
столиками сидели шоферюги, они напропалую заигрывали с официантками, а те лишь
устало посматривали на них — так смотрят сестры-сиделки на тяжелобольных, и на
лицах у них играли мертвенные блики неоновых огней.
Рейчел расплатилась, вернулась к машине. Она не заводилась.
За поворотом ключа зажигания следовал лишь щелчок.
Рейчел в бессильной ярости принялась молотить кулаками по
рулю. Несомненно, какая-то сила хочет задержать ее. С чего бы это не завестись
почти новой машине, не проехавшей и пяти тысяч миль. Но она не заводилась, и
все тут. И, видно, сидеть Рейчел в этом Питсфилде, хотя до дома рукой подать.
Она прислушалась к отъезжавшим грузовикам. И вдруг
безжалостная мысль ударила молнией: а ведь среди них был и грузовик, лишивший
жизни ее сына. Только заправившись, наверное, не покряхтывал, а довольно
похрюкивал. Рейчел уронила голову и заплакала.
57
Луис запнулся обо что-то и растянулся на земле. Ему вдруг
почудилось, что он не сможет подняться — не хватит сил — так и будет лежать,
слушая разноголосицу квакшей на Божкиной топи далеко позади и не более стройный
хор стонущих, натруженных мышц в собственном теле. Будет лежать, пока не уснет.
Или умрет. Последнее более вероятно.
Как в полусне помнил он, что сунул брезентовый сверток в
вырытую яму, закидал землей — прямо голыми руками. Кажется, даже пирамидку
выстроил, все честь по чести…