Том 2. Кошачье кладбище - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Кинг cтр.№ 93

Я ЗНАЮ ПУТЬ.

Но путь-то один, подумал Луис. Либо откроется, либо — нет. Ведь пытался же он однажды в одиночку одолеть гору валежника, и ничего не вышло. Но сейчас шагал по стволам и сучьям быстро и уверенно, как и в прошлый раз, ведомый Джадом. Он лез выше и выше, не глядя под ноги. Но вот остановился — выше только ветер. Играет его волосами, кружит и виляет как по лабиринту.

Чуть подзадержавшись на вершине, Луис поспешил вниз — точно по лестнице сбежал. По спине хлопали кирка с совком. Через минуту он уже стоял на мягкой пружинистой хвое, устилавшей землю, и страшная громада валежника — позади, выше, чем кладбищенская ограда.

Луис шел по тропе, неся на руках сына и вслушивался в стенания ветра, совсем не страшные сейчас. Что ж, самое трудное позади.

Рейчел Крид прочитала на дорожном знаке «Портленд, Уэстбрук — 8-й поворот направо», включила заднюю сигнальную фару, тронула машину, в черном небе мелькнула гостиничная неоновая вывеска. Да, ей удалось отдохнуть, поспать. Сбросить необъяснимое и тягостное, не отпускавшее ни на минуту беспокойство. И хоть ненадолго заполнить скорбную пустоту тоски по ушедшему сыну. Как будто разом удалили все зубы. Сперва онемелое бесчувствие (хотя боль выжидала, затаившись, готовая, как кошка, к внезапному броску). Потом онемелость исчезла и, будьте уверены, боли достало сверх всяких ожиданий.

ОН СКАЗАЛ, ЧТО ПРИШЕЛ ПРЕДУПРЕДИТЬ… НО САМ ВМЕШАТЬСЯ НЕ СМОЖЕТ. СКАЗАЛ, ЧТО ОН РЯДОМ С ПАПОЙ, ПОТОМУ ЧТО ТОТ ПРИСУТСТВОВАЛ ПРИ ЕГО ПОСЛЕДНИХ МИНУТАХ, КОГДА ДУША ОТДЕЛЯЛАСЬ ОТ ТЕЛА, вспомнились слова дочери.

ДЖАД ОБО ВСЕМ ЗНАЕТ, НО МОЛЧИТ. ЧТО-ТО НЕЛАДНОЕ ЗАМЫШЛЯЕТСЯ, ВОТ ТОЛЬКО ЧТО? САМОУБИЙСТВО? НЕТ, НА ЛУИСА НЕПОХОЖЕ. НЕ ВЕРЮ. НО ЧТО-ТО ОН НЕ ДОГОВАРИВАЛ, А ТО И ЛГАЛ… ПО ГЛАЗАМ ВИДНО… ДА ПО ВСЕМУ ЛИЦУ, СЛОВНО ОН ХОТЕЛ, ЧТОБ Я ЗАМЕТИЛА ЭТУ ЛОЖЬ И… ПОЛОЖИЛА ЕЙ КОНЕЦ. ПОТОМУ ЧТО ОН БОЯЛСЯ ЧЕГО-ТО… КРЕПКО БОЯЛСЯ…

ЛУИС? БОЯЛСЯ? НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Рейчел вдруг резко вывернула руль влево, маленькая машина, взвизгнув шинами, повиновалась, но слишком резко. Не перевернуться бы, мелькнула мысль. Обошлось. Она снова держала путь на север к шоссе № 8, а позади покойно мигали огоньки гостиницы. Появился новый указатель, зловеще поблескивая отраженным светом, он гласил: ВЫЕЗД НА ШОССЕ 12, КУМБЕРЛЕНД, КУМБЕРЛЕНД-ЦЕНТР, ИЕРУСАЛИМСКАЯ ДЕЛЯНКА, ФАЛМУТ, ФАЛМУТ-БЛИЖНИЙ.

Какое странное название: Иерусалимская делянка, подумалось ей. И не очень-то приятное. Приезжайте на Иерусалимскую делянку. Здесь вас ждет покой.

Но ей-то покоя сегодня ночью не видать. Что бы ни советовал Джад, она поедет домой без остановок. Старик все знает, он обещал положить конец (чему?). Но ему уже восемьдесят с гаком, да и жену три месяца как схоронил. Не очень-то верит она в его силы. И зачем только поддалась на уговоры Луиса и уехала! Конечно, противостоять его напору не было сил после смерти Гейджа. Да и на Элли больно смотреть: не расстается с фотографией брата, а лицо все напряглось, скукожилось — бедняжке легче смерч пережить или бомбы с ясного неба. Временами — особенно в бессонные ночи — Рейчел старалась вызвать ненависть к Луису за то, что он оставил ее наедине с горем, даже потакает ее срывам, вместо того чтобы утешить (или хотя бы принять утешение от нее, что не менее важно). Но потуги ее были напрасны. Она очень любила мужа. Он стал так бледен… так насторожен…

Стрелка спидометра застыла у отметки шестьдесят миль. Миля в минуту. До Ладлоу два часа с четвертью. Может, ей удастся обогнать восход.

Она включила радио, нашла местную станцию, без перерыва дававшую рок-н-ролл, прибавила громкость и принялась подпевать. Лишь бы не уснуть за рулем. Но через полчаса станция ушла с диапазона, и пришлось переключаться на более крупную. Рейчел опустила боковое стекло, сразу дохнуло ночной прохладой.

Хоть бы поскорее утро, взмолилась Рейчел.

Словно прежний сон цепкой хваткой держал Луиса: он то и дело глядел на сверток, чтобы удостовериться, а не зеленый ли это пластиковый пакет. Ему вспомнилось, как наутро после ночного похода с Джадом он не мог толком восстановить в памяти, что и как они делали. Теперь же все тогдашние чувства ожили, каждым своим нервом он ощущал то же, что и в прошлый раз. Та же тяга приникнуть всей душой к лесу, несомненно, живому, всмотреться: ведь лес что-то говорит ему.

Да, тропа хорошо знакома. Местами она широка, как шоссе, местами — так узка, что приходилось пробираться боком дабы кусты не зацепили его поклажи. Тропа виляла среди величественных, как готические башни, деревьев. Он вдыхал запах смолистой хвои, она похрустывала и под ногами, он не столько слышал, сколько чувствовал это.

Но вот тропа взяла круто вниз, вскорости он угодил ногой в лужу — начинались топкие заросли тростника и еще каких-то безобразных растений с листьями, похожими на лопухи. Как и в прошлый раз, на тропе было светлее, чем вокруг. И воздух словно напоен электричеством.

ДАЛЬШЕ ИДИТЕ, КАК И ПО ВАЛЕЖНИКУ: БЫСТРО И УВЕРЕННО. ДЕРЖИТЕСЬ МЕНЯ И НЕ СМОТРИТЕ ПОД НОГИ.

ДА, РАЗУМЕЕТСЯ… КСТАТИ, А ГДЕ-НИБУДЬ ЕЩЕ В НАШИХ КРАЯХ ТАКИЕ КУСТЫ РАСТУТ? КАК ХОТЬ ОНИ НАЗЫВАЮТСЯ?

НЕВАЖНО, ЛУИС… ДАВАЙТЕ-КА ЛУЧШЕ ПРИБАВИМ ШАГУ.

И Луис пошел дальше, изредка и скоро, поглядывая под ноги, выбирая сухие кочки, взгляд его был устремлен вперед, а ноги почти сами собой выбирали нужный бугорок. ВЕРА ПРИНИМАЕТ СИЛУ ЗЕМНОГО ПРИТЯЖЕНИЯ КАК ДАННОСТЬ, вспомнилось ему, нет, не из курса теологии или философии. Фразу эту обронил как-то в конце урока его школьный преподаватель физкультуры, и Луис ее не забыл.

Так и он сам: принимает как данность чудодейственную силу индейского могильника воскрешать из мертвых и без оглядки спешит по Божкиной топи. Теперь окрест все заметно оживилось. В камышах резко и сердито перекликались птицы. Да уж, гостеприимства ждать не приходится. Изредка подавала голос лягушка — точно давилась нескончаемой резинкой. Не пройдя и двадцати шагов, Луис вдруг подвергся атаке: что-то темное налетело… может, летучая мышь?

Снова белесый туман пополз по земле, укутал ступни, колени, точно саваном накрыл все тело. Да, здесь определенно светлее, и чувствуется какая-то пульсация — точно бьется огромное сердце. Никогда еще не ощущал Луис природу, как живую, могучую силу… как неделимую сущность. Да, топь жила своей жизнью, но отнюдь не музыка наполняла ее. Луис не смог бы объяснить суть и первопричину этой жизни. Он чувствовал лишь, что всякого можно ждать от этого заряженного силой места, где он, человек, ощущал свою ничтожность и смертность.

А вот и тот же звук, что поразил Луиса еще тогда, осенью: высокий, истерический хохот, переходящий в плач. Смолк. Снова разорвал тишину истошным воплем, от чего у Луиса кровь застыла в жилах. Белесый туман все наползал и наползал. Жуткий хохот стих, растворился в стенаниях ветра, хотя порывов Луис не ощущал. Если бы ветер пробрался в лес, он разорвал бы туман в клочья и, как знать, какая бы картина открылась Луису, может, самая непривлекательная.