Вот он в белоснежном халате приводит в чувство беременную
женщину, сдуру полезшую на Волшебную гору, а там ей стало плохо. ОТОЙДИТЕ, ВСЕ,
ПОЖАЛУЙСТА, ОТОЙДИТЕ, ДАЙТЕ БЕДНЯГЕ ОТДЫШАТЬСЯ, командует он, а пострадавшая
одаривает его благодарной улыбкой.
И на этой весьма приятной сцене Луиса сморил сон. А дочь
его, пролетавшая в эту минуту над Ниагарским водопадом, вскрикнула и
пробудилась, ее снова мучил кошмар: ручонки, сжатые в кулачки, в одном сверкает
что-то острое; глаза, бессмысленные и тусклые… Луиса сморил сон, а стюардесса в
ту же минуту уже спешила к кричавшей девочке… Луиса сморил сон, а Рейчел
отчаянно пыталась успокоить дочь. Та все не унималась: ЭТО ГЕЙДЖ! МАМА, ЭТО
ГЕЙДЖ! ОН ЖИВОЙ! ОН УТАЩИЛ НОЖ ИЗ ПАПИНОГО ЧЕМОДАНЧИКА! МАМОЧКА, СПАСИ! ОН
УБЬЕТ МЕНЯ! ОН УБЬЕТ ПАПУ!
Да, Луиса сморил сон, успокоилась, наконец, и Элли. Дрожа
всем телом, она прижалась к Рейчел, глаза у нее вытаращились, но слез не было.
Дора Гольдман сокрушенно подумала, каково же пришлось бедной девочке, и как она
напоминает Рейчел после смерти Зельды.
Проснулся Луис в начале шестого, день уже клонился к вечеру.
БЕЗУМНАЯ РАБОТА, вспомнилось ему, и он заставил себя
подняться.
45
Самолет произвел посадку в аэропорту Чикаго в пятнадцать
десять. Пассажиры потянулись к выходу, а тихая, без слез, истерика у Элли Крид
не проходила. Рейчел не на шутку испугалась.
Стоило ей прикоснуться к дочери, та крупно вздрагивала и
таращила на нее глазенки. И непрерывная, точно озноб, дрожь била маленькое
тело. Будто пропустили электрический ток. Конечно, страшный сон ей приснился,
что и говорить… но сейчас Рейчел просто терялась: как успокоить дочь?
Около аэровокзала ноги у девочки вдруг заплелись, и она
упала. Да так и осталась лежать, а пассажиры обходили ее, бросая сочувственные
или равнодушные взгляды. «Простите, мы торопимся, нам некогда». Наконец, Рейчел
подхватила дочь под мышки и поставила на ноги.
— Элли, что с тобой?
Та не ответила. Они подошли к багажному транспортеру, где
хороводили чемоданы и сумки. А вон и Дора с Ирвином. Их поджидают. Рейчел
помахала им свободной рукой, и старики подошли.
— Нам сказали, что лучше вас здесь дожидаться. Ну, Рейчел,
как у Эйлин дела?
— Неважно.
— Мамочка, тут есть туалет? Меня тошнит.
— Господи помилуй! — Рейчел взяла дочку за руку и быстро
повела в туалет в конце зала.
— Рейчел, мне с вами пойти? — крикнула вслед Дора.
— Не нужно. Ты лучше наш багаж получи, ты ведь знаешь, какие
у нас вещи. А мы уж как-нибудь справимся.
На счастье, в туалете никого не оказалось. Рейчел подвела
дочь к кабинке, порылась в сумочке, отыскивая двадцать пять центов (пока не
бросишь монетку, кабинку не открыть), и с облегчением увидела, что на трех
кабинках замки сорваны. Над одним красовалась надпись, сделанная гримерным
карандашом: «КАКОЙ УБЛЮДОК ПРИДУМАЛ ТАКИЕ ТУАЛЕТЫ?»
Рейчел распахнула дверцу — Элли стонала, держась за живот.
Позывы были сильные, но девочку так и не вытошнило, очевидно, виной всему — разгулявшиеся
нервы.
Когда Элли полегчало, Рейчел подвела ее к умывальнику,
ополоснула ей лицо. Девочка была смертельно бледна, под глазами появились
темные круги.
— Элли, что случилось? Разве нельзя объяснить?
— Я и сама не знаю. Просто, ЧТО-ТО случилось, что-то плохое.
Еще когда папа сказал, что мы уезжаем. С ним что-то плохое.
ЛУИС, ТЫ ЧТО-ТО СКРЫВАЕШЬ? Я ЖЕ ВИЖУ. ДАЖЕ ЭЛЛИ ПОНИМАЕТ.
Странно. И Рейчел весь день сама не своя, словно ждет беды.
Такое напряженное и нервное ожидание бывало у нее за день-два до месячных. То
готова засмеяться, то — заплакать, то вдруг откуда ни возьмись — мигрень.
Внезапно нападает, так же внезапно отпустит.
— Что, что плохое-то? — спросила она, глядя в зеркало на
дочь.
— Не знаю, — повторила Элли. — Мне снилось что-то про
Гейджа… Или про Чера. Не помню… Не знаю.
— Ну-ка, детка, расскажи все, что снилось.
— Будто я на Кошачьем кладбище. Меня туда привел Паксо и
сказал, что скоро придет папа и случится что-то страшное.
— Паксо? — Рейчел пронзил безотчетный страх. Кто это? И
почему имя кажется ей знакомым? Может, слышала где? Но сейчас ни за что не
вспомнит. — Значит, какой-то человек по имени Паксо привел тебя на Кошачье
кладбище.
— Да, так его звали. Он сам сказал. А еще… — Глаза у девочки
выпучились.
— Ну, что же еще?
— Он сказал, что послан предупредить, но ВМЕШАТЬСЯ не может.
Он сказал, что… будто… он рядом с папой потому, что папа когда-то присутствовал
при… не помню. Не помню! — И она расплакалась.
— Солнышко мое, тебе приснилось Кошачье кладбище, потому что
ты вспоминаешь Гейджа. А с папой ничего не случилось. Ну, все прошло?
— Нет, — прошептала девочка. — Мне страшно, мамочка. А тебе?
— Не-е, — решительно покрутила головой Рейчел и улыбнулась.
Хотя страхом полнилась душа, и таким зловеще-знакомым казалось имя. Паксо…
Месяцы, а может, и годы тому назад слышала она похожее имя. С ним связано
что-то ужасное, и с тех пор ужас так и гнездится у нее в душе.
Что-то — не понять что — вот-вот произойдет, появится на
свет. Что-то ужасное, чего нельзя допустить. Но что? Что?
— Все в порядке, не волнуйся, — сказала она дочери. —
Хочешь, пойдем к дедушке с бабулей?
— Хочу, — безразлично ответила та.
В женский туалет вошла пуэрториканка с крохой сыном, за
что-то его отчитывая. Большое пятно расползлось у него спереди на расписных
шортах. Рейчел сразу больно кольнуло воспоминание о Гейдже, она замерла как
вкопанная. И враз перестали саднить душу последние волнения — будто новокаин
ввели.
— Пошли. Папе позвоним, когда домой к дедушке приедем.
— На нем тоже были шорты, — вспомнила вдруг Элли,
обернувшись на малыша.
— На ком, кисонька?
— На Паксо. На нем были красные шорты.
Вмиг все стало на свои места — вспомнила! — у Рейчел чуть не
подломились колени, такой накатил страх. И отпустил.
К чемоданному хороводу, где стоял Ирвин Гольдман, не
подступиться. Рейчел видела лишь околыш его шляпы с пером. А Дора сидела у
стены, караулила два места для дочки с внучкой и махала им рукой. Рейчел
подвела к ней Элли.