Луис во все глаза уставился на дочь.
— С чего ты взяла, что я… все еще сержусь на него?
Но Элли лишь пожала плечами, будто ее это совсем не
занимало.
— Просто когда ты о нем говоришь, то всегда дуешься.
— Элли, что за слово?
— Прости. — И снова странно-престранно взглянула на отца,
потом отошла к книгам на стеллажах. Мерсер Майер и Морис Сендак, Ричард Скарри
и Беатрис Поттер. Непременный спутник многих поколений — «Доктор Айболит».
ОТКУДА У МАЛЫШЕЙ ТАКОЕ ЧУТЬЕ? ИЛИ ЭТО ПРОЗОРЛИВОСТЬ? ОТКУДА ОНА У ЭЛЛИ? КАК
ОТНОШЕНИЯ ВЗРОСЛЫХ СКАЗЫВАЮТСЯ НА НЕЙ? ЧТО СОКРЫТО ЗА СПОКОЙНЫМ БЛЕДНЫМ
ЛИЧИКОМ? «ДУЕШЬСЯ» — ЭТО Ж НАДО?
— Пап, можно мне вот эти? — Дочь держала в руках «Доктора
Айболита» и книгу, которую Луис не видел со своей детской поры — «Негритенок
Самбо», про то, как в один прекрасный день тигры утащили всю его одежду.
А Я-ТО ДУМАЛ, НИКТО НА СВЕТЕ И НЕ ПОМНИТ УЖЕ, ЧТО БЫЛА ТАКАЯ
КНИГА. Луис и удивился, и обрадовался.
— Конечно, можно! — И, заняв очередь в кассу, прибавил: — А
с дедой мы друг друга даже очень любим.
И ему тут же вспомнились слова его матери: когда женщине
хочется ребенка, она «находит» его. А ведь он поклялся никогда не лгать
собственным детям. Но в последние дни вдруг обнаружил удивительные способности
враля, впрочем, сейчас думать об этом не время и не место.
— Ясно, — ответила Элли и замолчала.
Пауза, неприятная, давящая. Луис поспешил ее прервать.
— Ну, как думаешь, весело тебе будет в Чикаго?
— Нет.
— Нет? Почему же?
Она взглянула ему прямо в глаза все с тем же престранным
выражением — предчувствием смерти.
— Мне страшно.
Луис погладил дочь по голове.
— Отчего же страшно, ягодка моя? Ведь не боишься же ты
лететь на самолете?
— Нет. Пап, я и сама не знаю, почему страшно. Мне
приснилось, будто мы хороним Гейджа, тот дяденька открывает гроб, а он пустой.
Потом: будто я рядом с Гейджевой кроваткой, она тоже пустая, а в ней — земля.
ЛАЗАРЬ, ИДИ ВОН!
В первый раз за последние месяцы вспомнился ему сон после
смерти Виктора Паскоу. А поутру — грязные ноги, простыня, усыпанная хвоей.
Волосы у него на затылке зашевелились.
— Подумаешь, сны. — Ему казалось, что говорит он привычным,
спокойным голосом. — Сны скоро забываются.
— Хочу, чтоб ты с нами поехал. Или давай мы останемся.
Можно, а, пап? Ну, пожалуйста… не хочу к бабушке и дедуле… Хочу снова в школу.
Ну, пожалуйста!
— Мы ж совсем ненадолго расстаемся, — сказал Луис. — Мне
нужно… кое-что сделать дома, а потом я сразу к вам. И там уж вместе решим, что
дальше делать.
Он думал, дочь начнет спорить, уговаривать, может, даже
ударится в слезы. Он был бы даже рад, как-никак привычное дочкино поведение, а
вот ее теперешний взгляд непривычен. Но дочь промолчала, еще глубже ушла в свои
мысли, еще сосредоточеннее сделалось бледное личико. Луис не стал допытываться
— не посмел. Элли и так сказала ему много такого, чего он предпочел бы не
слышать.
Не успели они вернуться к Рейчел и Гольдманам, как объявили
посадку. С посадочными талонами в руках все четверо двинулись к самолету. На
прощание Луис крепко обнял и поцеловал жену. Она прильнула к нему всем телом,
но тут же отстранилась, чтоб муж успел подхватить на руки и расцеловать дочь.
Элли все так же смотрела на него пророческим взглядом.
— Не хочу уезжать, — прошептала она так тихо, что за говором
и шарканьем ног услышал только Луис. — И не хочу, чтоб мама уезжала.
— Ничего, ничего. Тебе там понравится.
— Может, и понравится. А как ты здесь будешь, а пап? Как ты?
Пассажиры цепочкой пошли к «Боингу». Девочка на мгновение
остановилась, задержав идущих сзади, оглянулась на отца. И тому вспомнилось,
как в прошлый раз она, наоборот, торопила мать. «Ну пойдем же, пойдем скорее!»
— Пап, а пап?
— Ступай, маленькая, ну, будь умницей.
Рейчел взглянула на дочь и, кажется, впервые приметила
необычный взгляд.
— Элли, ты что? — испуганно спросила она, да, Луис не
ошибся, жена испугалась. — Доченька, ты встала на самом пути. Мы мешаем.
Губы у Элли дрогнули, вмиг посерели. Она покорилась матери и
зашагала к самолету. Еще раз обернулась: на лице у нее запечатлелся ужас. Луис
с деланной беспечной веселостью помахал ей.
Элли не ответила.
44
Луис покинул аэровокзал, душу его вдруг сковало точно
холодным саваном: он понял, что сделает все задуманное. Острый ум помог ему
пройти весь курс обучения в медицинском колледже стипендиатом, что вместе с
заработком Рейчел (она шесть дней в неделю работала по утрам продавщицей)
позволяло сводить концы с концами. И вот сейчас его острый ум взялся за новую
задачу — на экзаменах таких трудных не бывало, — и решить ее нужно на пять с
плюсом.
По дороге домой он заехал в Бруер, городишко, стоявший на
противоположном от Бангора берегу реки Пенобскот. Подъехал к магазину скобяных
товаров, нашел место, поставил машину.
— Чем могу быть полезен? — вежливо осведомился продавец.
— Мне нужен большой фонарь, знаете, квадратный такой, и
тряпица, чтоб его накрыть.
Продавец — тщедушный человечек с высоким лбом и смышленым
взглядом — улыбнулся, хотя приятной улыбку не назовешь.
— Поохотиться ночью задумали?
— Простите, не понял?
— Я говорю, на ланей решили поохотиться. Они на свет хорошо
идут.
— И в мыслях не было. Да у меня и разрешения на охоту нет, —
не принимая шутливый тон, ответил Луис.
Продавец смутился, заморгал, но все же издал смешок.
— Хорошо вы меня осадили. Всяк сверчок знай свой шесток,
верно? Покрывал для фонарей у нас нет, можете купить войлока, обернуть фонарь и
дырку провертеть, хотите луч поуже, хотите — пошире.
— Прекрасно. Благодарю вас.
— Желаете что-нибудь еще?
— Да, конечно. Лопату, кирку, совок. Совок на коротком
черенке, лопату — на длинном. Веревки метра три. Пару рукавиц и кусок брезента
для навеса, скажем, метра три на три.