В то же утро после происшествия в Сосновке я с радостью
сообщила Луизе, что она может забрать свою статью. Луиза выразила желание
прийти немедленно, еле-еле я уговорила ее подождать до вечера, мне хотелось все
же немного потрудиться над Бельмоном, потому что приход Луизы уж точно выведет
меня из себя, и работать потом станет невозможно. Луиза достала меня окончательно,
вот уже в тихом Сосновском парке мерещатся мне страшные убийства немолодых
элегантных женщин.
Работа над Белъмоном так меня захватила, что я совершенно не
заметила, как прошел день. Заболели глаза, и я услыхала обиженные подвывания
Горация. Когда пес его размеров и комплекции не лает, не рычит, а тонко
подвывает, это странно, но я знала, – так Гораций сообщает, что ему срочно
и уже давно нужно прогуляться. Я взглянула на часы и ахнула: Гораций имел
полное право на меня обижаться.
– Прости меня, Гораций! – искренне расстроилась я.
«Что с тебя взять, с растяпы», – говорил его взгляд.
Хоть и выяснилось, что все, случившееся в Сосновке утром,
мне показалось, желтую полицейскую куртку я почему-то не решилась надеть, а
накинула мамин старый плащик, который она использовала, очевидно, с той же
целью – для собачьих прогулок. Гораций так торопился, что даже обрадовался, что
я не потащила его в Сосновку. Мы быстренько пробежались по пустырю возле дома и
отправились домой. Возле лифта стоял мужчина – вроде бы я его уже видела на
нашей лестнице пару раз, – очень аккуратный, весь отглаженный-отутюженный,
коротко подстриженные светлые волосы с чуть заметной сединой, а лицо такое… как
бы обесцвеченное: очень светлые брови, очень светлые глаза. Мой дуралей Гораций
вообще-то не слишком игрив – все-таки возраст солидный, да и комплекция не та,
и вообще ротвейлеры по природе своей скорее флегматики, но тут он то ли не
догулял, то ли еще что ему привиделось, но только он вдруг с радостным лаем
подбежал к этому белобрысому и встал грязными лапами на его девственно чистый
светлый плащ. Сначала я онемела от неожиданности, потом потянула Горация за
поводок, но пес стоял насмерть.
– Да оттащите же его! – прошипел белобрысый.
Не могу сказать, что он испугался, держался он спокойно, многие
бы на его месте перетрусили: здоровенный ротвейлер, прыгающий лапами на грудь –
это не для слабонервных. Пока я возилась, Гораций успел пару раз переступить
лапами по плащу, и теперь белобрысый был вымазан основательно.
– Да что же это такое! – закричал он и оттолкнул
Горация.
– Простите нас, Гораций вообще-то очень
воспитанный, – каялась я, но голос мой звучал неуверенно.
– Я вижу, – с сарказмом отозвался белобрысый.
– Может, я смогу что-нибудь сделать с плащом? –
неуверенно проговорила я.
– С плащом сможет что-нибудь сделать американская
чистка, – наставительно произнес белобрысый.
Я хотела сказать, что оплачу ему чистку. Потом посмотрела на
плащ, и шикарные итальянские ботинки, они были абсолютно чистыми, хотя на улице
грязновато после вчерашнего дождя. Стало быть, приехал на машине и оставляет ее
на стоянке за домом. Ну и черт с ним, не обеднеет, если лишний раз в чистку
отдаст!
– Гораций, домой! – я потянула пса по лестнице.
Пусть это белобрысый один едет на лифте, а мы, назло всем,
пойдем пешком.
Не успели мы переодеться, то есть это я переоделась, а
Гораций всего лишь снял ошейник и намордник, как раздался звонок. Я
чертыхнулась и выглянула в глазок, и там увидела своего третьего мужа Олега.
Сегодня, пожалуй, я не против была пообщаться с ним. Я открыла дверь, и Олег
сразу же попал в объятия Горация. Они обожают друг друга. Почему это делает
Олег – понятно, он мучается угрызениями совести за то, что в свое время
требовал Горация усыпить, поэтому очень к нему привязался, а вот почему Гораций
так трепетно к нему относится – я в толк не возьму. Очевидно, у них духовная
близость.
Сначала Олег осмотрел собаку, потом взглянул на меня и
произнес прокурорским тоном:
– У вас с Горацием некормленый вид. В квартире не
пахнет обедом. Вам надо нормально питаться.
– Ты пришел, чтобы читать мне нотации? Насколько я
знаю, у тебя теперь есть собственная жена, вот ее и воспитывай, – по
привычке к пререканиям ответила я, но сегодня это звучало как-то не всерьез, а
так, по-обыденному.
– Жена тут ни при чем, – спокойно ответил
Олег, – я не могу оставить тебя без присмотра, я несу за тебя
ответственность.
С этими словами он прошагал на кухню и начал ревизию
припасов.
– Собака должна правильно питаться, – зудел
он, – это же ротвейлер, ему мясо нужно.
– Ну, уж Горация-то я голодом не морю! –
возмутилась я. – Пусть только попробует он тебе наврать.
– Важно не только кормить собаку, важно, как ты ее
кормишь, – закончил Олег, вынимая из морозилки что-то трудно опознаваемое.
Он любит оставлять за собой последнее слово. – Ладно, ты можешь пока
заниматься своими делами, мы тут сами разберемся и позовем тебя, когда все
будет готово.
– Что будет готово? – я почувствовала, что хочу
есть.
– Сегодня жаркое по-мексикански! Вот я принес все
ингредиенты – лук, перец зеленый и красный, помидоры, а мясо у тебя есть.
– Послушай. Я не против жаркого по-мексикански, но
неужели у тебя нет других дел, кроме как таскаться ко мне и проводить время на
кухне? – не удержалась я. – Ведь мы вроде бы развелись…
– У тебя портится характер, – спокойно сказал он,
не желая обидеть, а просто отметил очевидный факт.
– Да знаю я, характер у меня и так всегда был скверный.
Естественно, когда женщина разводится с первым мужем, говорят – бывает, когда
со вторым – ужасное невезение, а вот когда уж с третьим – тогда говорят, что
мужчины тут ни при чем, это у нее самой что-то не то. Так что я уж как-нибудь
проживу одна со своим скверным характером, не нужно меня опекать. Конечно, если
ты беспокоишься о собаке…
– Иди уж, не мешай готовить!
Я потащилась в комнату, обиженно бурча себе под нос. Когда я
проходила по коридору, в дверь снова позвонили. Видимо, по рассеянности после
разговора с Олегом, я открыла, даже не заглянув в глазок. В квартиру тут же
ввалились двое красномордых мужиков и еще более красномордая тетка за
пятьдесят. Не так давно, уже после смерти Валентина Сергеевича, эта компания
уже приходила ко мне по поводу обмена. Но тогда я была начеку и разговаривала с
ними через дверь. Собственно и разговора-то никакого не было, я просто послала
их подальше.
– Ну что, девонька, надумала меняться? – без
всякого вступления завела тетка старую песню.
– Не собираюсь я ни с кем меняться! – Я пыталась
вытеснить их на лестницу, но силы наши были неравны. Они постепенно вдвигались
в квартиру, нагло осматриваясь и не обращая внимания на мое сопротивление.
– Ты это, не больно-то фордыбачься! – угрожающе
пробасил коренастый мужичок. – У нас, фиалка-магнолия, все схвачено! Лучше
по-хорошему договоримся, а то, сама понимаешь, что будет!