И он удалился быстрым шагом, а пока я переводила дух и
прижимала руки к сердцу, Артем уверенно устремился на кухню.
– О-о! – издал он радостный вопль. – А у тебя
оказывается здесь приличная жратва!
– Красную кастрюлю не трогай! – крикнула я слабым
голосом. – Это для Горация!
И только я хотела было направиться в ванную, чтобы привести
себя в порядок, потому что телефонный мастер поднял меня ни свет ни заря прямо
с постели, как опять-таки раздался звонок в дверь. Сговорились они все, что ли!
– Кто еще там? – гаркнула я, не удосужившись
заглянуть в глазок, все равно ни черта там не видно.
– Милиция, – вежливо ответили из-за двери. –
Воробьева Лариса Павловна здесь проживает?
Этого еще не хватало, милиция зачем-то по мою душу. Из кухни
доносился стук вилки о кастрюлю. И в тарелку ему лень положить, так из кастрюли
и жрет!
– Артем! – истошно завопила я. – Открой
дверь, там милиция!
Явились Артем и Гораций, открыли дверь. И вы можете представить
себе мое возмущение, когда я увидела, как негодяй Гораций рычит, захлебывается
от лая и просто-таки жаждет разорвать на кусочки двоих довольно симпатичных
молодых людей. Значит, всяких сомнительных личностей вроде Луизы и телефонного
мастера он запросто пускает в квартиру, а милицию почему-то сильно не любит.
Артем с трудом удерживал осатаневшего ротвейлера за ошейник.
– Да идите вы обратно на кухню! – крикнула я.
Старший из прибывших показал мне удостоверение.
– Мех… – запнулась я.
– Моя фамилия – Мехренъгин. Это река такая –
Мехреньга, – пояснил он.
– Ну-ну, – вздохнула я. – Так что вам угодно?
– Это – ваша? – Он показал мне квитанцию за
телефонные переговоры.
– Моя, – кивнула я. – Вы же сами видите,
номер мой.
– Когда вы ее оплачивали? – строго спросил
Мехренъгин.
– Опять-таки можно посмотреть, – удивилась
я, – там же есть дата.
– Оплачена она месяц назад, судя по коду – разговор был
с Москвой.
– Ну да, – обрадовалась я, – теперь
припоминаю – звонила я в Москву, в издательство, кучу денег наговорила, потому
что днем звонила, по высокому тарифу. А как она у вас очутилась?
– Это мы вас должны спросить – когда вы видели эту
квитанцию в последний раз? – спросил младший из милиционеров, розовощекий
и даже, кажется, синеглазый.
– Понятия не имею, – честно призналась я, – я
вообще думала, что она дома, лежит со всеми квитанциями в общем конверте.
– Напрасно вы так думали, – протянул старший,
Мехренъгин или как там его.
– Слушайте, скажите прямо – что случилось? –
рассердилась я.
– А почему вы думаете, что что-то случилось? –
продолжал валять дурака розовощекий.
– Потому что вы не пришли бы ко мне вдвоем с утра
пораньше, если бы нашли эту квитанцию в магазине или на собачьей
площадке, – я окончательно разозлилась и даже мелькнула мысль, что Гораций
был не так уж не прав, когда набрасывался на этих двоих.
– Тогда объясните мне, каким образом ваша квитанция
нашлась в кармане убитой вчера вечером женщины? – железным голосом
вопросил все тот же Мехреньгин.
– Так бы сразу и сказали, – ворчливо начала я, но
осеклась на полуслове. – Что, что случилось?
– Вчера вечером на автобусной остановке нашли мертвую
женщину, – терпеливо объяснил Мехреньгин. – У нее в кармане куртки мы
обнаружили эту квитанцию.
– Ах да, куртка! – вспомнила я. – Все сходится.
– Что сходится? – они оба смотрели на меня с
большим подозрением.
– На ней была моя куртка, а квитанция валялась в
кармане уже давно, я и забыла. Мы зашли тогда в сберкассу вместе с Горацием, по
пути.
– Гораций может это подтвердить? – машинально спросил
Мехреньгин. – Как его фамилия?
Он замолчал от тычка в бок, потому что второй милиционер,
пухлощекий, которого звали Дима, увидел по моему лицу, что я сейчас умру от
смеха, и все понял про Горация. Я в свою очередь взглянула на Мехреньгина и
поняла, что он не полный идиот. Просто человек не спал ночь, вот и
зарапортовался.
– Гораций ничего не сможет подтвердить, он
собака, – мягко начала я. – Квитанция находилась в кармане оранжевой
куртки, это моя собачья, так сказать, одежда. Куртку эту я вчера вечером дала
надеть Луизе Семеновне Плойкиной, потому что шел сильный дождь, а у нее не было
зонтика.
Далее я достаточно подробно объяснила им, кто такая Луиза,
как она оказалась в моем доме и почему шла вечером одна.
– А теперь вы мне расскажите, как она была убита!
– Ее задушили телефонным шнуром. Скорее всего, с целью
ограбления, – вздохнул Мехреньгин.
– Да что у нее брать-то? – воскликнула я.
– И не говорите, – он понурился, – из-за
буханки хлеба могут человека убить. Совсем народ с катушек сошел.
– Ну надо же, – растерянно протянула я, –
ужас какой!
Во мне проснулись некоторые угрызения совести. Если бы вчера
я не выперла Луизу под дождь, она не встретила бы грабителя и, возможно,
осталась бы жива. Либо дождь бы прошел и на улице оказалось больше народу, либо
же грабитель успел отыскать бы себе другую жертву. Но тогда пострадал бы кто-то
другой, возразила я себе, и, возможно, он был бы не такой противный, как Луиза.
Я вспомнила, как она шарила в кабинете Валентина Сергеевича, и поняла, что
по-прежнему не испытываю к ней теплых чувств.
Милиция наконец убралась восвояси, обрадовав на прощание,
что меня еще вызовет следователь. Расстроенная, я потащилась на кухню, чтобы
выпить кофе и собрать в кучку ускользающие мысли.
Артем, оставленный без присмотра, сожрал остатки вчерашнего
обеда, приготовленного Олегом. Кроме того, он вообще полностью опустошил
холодильник, так что нужно было идти в магазин. А я-то хотела сегодня целый
день посвятить Бельмону!
– Тебя что – дома не кормят? – холодно
осведомилась я.
– А почему это, как ни придешь, все у тебя холодильник
пустой! – немедленно отреагировал Артем, будучи, как всегда, на высоте
своего потрясающего хамства.
– Как это – пустой? – я, как обычно с Артемом,
завелась с пол-оборота. – Был полный. Пока ты не пришел. И обед мой
сегодняшний между прочим, ты сожрал. Жаркое по-мексикански! Было…
– Что, это? – он пренебрежительно показывал на
пустую кастрюлю.
– Именно это! – агрессивно наступала на него я.
– Да, ничего, – милостиво согласился Артем и
добавил удивленно: – А знаешь, ты научилась вполне сносно готовить.
И поскольку я промолчала, потому что жаркое готовил вчера
Олег, Артем продолжал, ни капли не смущаясь: