Романцова лихорадочно носилась по квартире. Она оделась,
взяла необходимые вещи и выбежала на улицу. Махнув рукой первому попавшемуся
частнику, она произнесла:
– К Сосновскому парку.
Она не видела улиц, по которым вез ее частник, полностью
погруженная в свои внутренние дебри, в страх и беспокойство. Она не заметила,
что от самого ее дома их машину преследует белая «восьмерка» – обычная
профессиональная осторожность полностью изменила Александре Петровне. Водитель
с опаской косился на странную пассажирку с лихорадочно блестящими глазами,
которая бормотала что-то, разговаривая сама с собой. Водитель посчитал ее наркоманкой,
довез до Сосновки, получил деньги и уехал быстрей, от греха подальше. Когда
машина скрылась из виду, Александра Петровна огляделась и увидела, что ее
высадили у дальнего края парка, и теперь придется пересечь Сосновку, чтобы
оказаться у нужного дома.
Она углубилась в парк, безотчетное беспокойство гнало ее
вперед, она шла очень быстро, не разбирая дороги, иногда сходя с аллей и
тропинок, продираясь прямо сквозь кусты. Запыхавшись от быстрой ходьбы,
Романцова вышла из зарослей на большое открытое пространство. Перед нею стоял
старый деревянный дом с башенкой, окруженный высоким забором. Сзади послышались
шаги, кто-то шел, как она, продираясь прямо через кусты. Страх снова охватил
все ее существо, она заметила обострившимся от страха зрением, что одна из
досок забора отодвигается, и протиснулась внутрь. Шаги преследователя звучали
ясно за забором. Романцова решила спрятаться в доме, но окна и двери были
заколочены досками крест-накрест. Александра Петровна боязливо огляделась и
заметила невдалеке от крыльца небольшое открытое подвальное окошко. Рядом
валялась оторванная ставня.
Из-за угла дома показалась мужская фигура. Романцова
подбежала к открытому окну, но лезть в него побоялась – подвал казался темным и
глубоким, а еще ей страшно было повернуться к преследователю спиной. Она
остановилась, повернувшись лицом к нему, безвольно ожидая встречи с
неизвестным. Это был высокий плечистый мужчина средних лет. Длинное энергичное
лицо его – из тех, которые в шутку называют лошадиными, – не портила трагическая
складка у рта и коротко стриженные седые волосы. Приближаясь к Романцовой, он
посмотрел на нее, как на ядовитое насекомое, и задал тот же вопрос:
– Что вы сделали с Машей?
Романцова вспомнила, что, лихорадочно собираясь, она взяла с
собой пистолет и ощутила в кармане его успокаивающую тяжесть. Переведя дыхание,
она вынула пистолет из кармана и подняла трясущейся рукой. Мужчина же не
обратил на оружие никакого внимания. Он не сводил с Романцовой полных горячего
страдания глаз и повторял:
– Что вы с ней сделали?
Романцова не могла смотреть ему в глаза, это причиняло ей
невыносимую физическую боль. Отведя взгляд, она неслышно проговорила:
– Я не знаю… Виктор взял это на себя… Во всяком случае
ее уже нет… И Виктора тоже… И Андрея… Чего же вы хотите от меня?
Мужчина подходил к ней все ближе и ближе. Казалось, его
глаза насквозь прожигают ее кожу. Александра Петровна, собрав остатки воли,
подняла выше пистолет и нажала на спуск.
В напряженной тишине громко прозвучал сухой щелчок осечки.
Пятясь назад, Романцова оступилась и упала спиной в подвальное окошко.
Высокий седой мужчина подошел к окну и посветил вниз
фонариком. Неестественная поза, в которой распласталось на каменном полу
женское тело, угол, под которым была повернута голова, не оставляли сомнений:
женщина была мертва. Она лежала на полу, как сломанная кукла.
– Лариса, иди сюда! – Эрик звал меня на кухню
каким-то приглушенным голосом.
Я подкралась тихонько и увидела сидящего посредине кухни
Горация, умильно уставившегося на холодильник.
– Ну и что? – начала было я. – Что тут такого
странного? – Но Эрик привлек меня к себе и зажал рот.
– Смотри дальше, – шепнул он.
Дверца холодильника чмокнула и начала открываться, а Гораций
продолжал сидеть на полу, не приближаясь к холодильнику. Чудеса, да и только!
– Я давно за ним замечаю, – шептал Эрик, –
еще когда тебя похитили, он у Артема бутерброд спер путем телекинеза – двигал
его по столу. Я тогда думал, что рехнулся малость от переживаний за тебя, а
теперь и ты свидетель.
– Слушай, я совсем забыла, – я чуть не хлопнула
себя по лбу, – он же съел тогда львиную долю порошка! Это случайно вышло.
Но ведь в записках Валентина Сергеевича сказано, что препарат действует всего
несколько часов. Со мной ведь так и было! А с тех пор, как Гораций съел
порошок, прошло три дня.
– Замок, что ли, на холодильник привесить, –
размышлял Эрик.
– Может, пройдет, – я с сомнением глядела на
Горация.
– К тому времени, когда мы вернемся, возможно и
пройдет.
– Когда мы вернемся? – переспросила я. –
Откуда вернемся?
– Видишь ли, после всего, что со мной случилось, мой
друг-немец решил, что мне срочно нужно отдохнуть. И разрешил мне в течение
месяца пользоваться его домиком вблизи Бокэра, это на юге Франции. Месяц я не
могу себе позволить, но недельки три… Домик – это я поскромничал, там вполне приличный
дом, большой. На двоих места хватит.
– И ты думаешь, что я так сразу и соглашусь? –
начала было я заводиться.
– Разумеется, согласишься, – спокойно ответил
Эрик, – у тебя нет причин отказываться. Насчет Горация я договорился с
Олегом, он возьмет его на это время к себе, только нужно предупредить, что
Гораций открывает холодильник.
Я подумала, что, действительно, тогда нет никаких причин
отказываться. К тому же Бокэр – это вблизи Арля. Арль очень красивый город и
родина Аристида де Бельмона, о котором я в последнее время успела позабыть.
– В октябре там тепло и очень красиво, – искушал
Эрик.
Улыбнувшись, я заглянула ему в лицо и машинально перевела
взгляд на раскрытый холодильник. Здоровенный кусок вырезки, вынутый мной утром
из морозилки, неуклонно приближался к краю полки.
– Гораций, волчья сыть! Немедленно оставь мясо в
покое! – рявкнула я.