Издалека доносилось бормотание дрожащего водителя:
«Крыша поехала, что ли… еще десяток сантиметров…»
Мисс Сидли разглядывала детей. Их тени закрыли ее.
Бесстрастные лица, некоторые улыбались странными ухмылками, и мисс Сидли
поняла, что сейчас снова закричит.
Тут Ханнинг разорвал их тесный круг, приказал уйти, и мисс
Сидли начала беззвучно рыдать.
Целый месяц она не появлялась в своем классе. Она
предупредила Ханнинга, что чувствует себя не очень хорошо, и тот предположил,
что мисс Сидли пойдет к серьезному врачу и все с ним обсудит. Она согласилась,
что это единственный разумный выход. Она сказала также, что если школьный совет
хочет ее отставки, она немедленно напишет заявление, хотя ей будет очень больно
это сделать. Ханнинг, испытывая неловкость, заметил, что не видит в том особой
необходимости. Решено было, что мисс Сидли выйдет на работу в конце октября,
готовая снова играть в эту игру и зная теперь правила.
Первую неделю она не вмешивалась в ход событий. Казалось,
весь класс теперь рассматривал ее холодными, враждебными глазами. Роберт
снисходительно улыбался ей с первой парты, и она не осмеливалась вызывать его.
Однажды, во время ее дежурства на спортплощадке, улыбающийся
Роберт подошел к ней с бейсбольным мячом в руках.
– Нас теперь столько, что вы и не поверите, – сообщил он. –
И никто другой не поверит. – Он ошеломил ее, подмигнув с невероятной хитрецой.
-Если вы, знаете ли, попытаетесь им сказать.
Девочка на качелях пристально посмотрела на мисс Сидли с
другого конца площадки и рассмеялась.
Мисс Сидли безмятежно улыбнулась Роберту:
– Да ну, Роберт, о чем это ты говоришь?
Но Роберт с прежней ухмылкой продолжал игру.
На следующий день мисс Сидли принесла в школу в своей
сумочке пистолет. Он принадлежал ее брату. Тот отобрал его у убитого немца
после битвы в Арденнах. Джим уже десять лет как умер. По крайней мере лет пять
она не открывала ящик, где лежал пистолет, но когда открыла, увидела, что он
все еще находился там, отливая вороненой сталью. Обоймы с патронами тоже
оказались на месте, и она старательно зарядила пистолет, как ее учил Джим.
Она весело улыбнулась своему классу, Роберту в первую
очередь. Тот улыбнулся в ответ, но она почувствовала, что под этой улыбкой
сгустилось что-то чуждое и мрачное, полное липкой грязи.
Она понятия не имела, что на самом деле находится в теле
Роберта, и ее это не волновало; она надеялась только, что настоящий маленький
мальчик полностью исчез. Она не хотела быть убийцей. Она решила, что настоящий
Роберт или умер, или сошел с ума, живя внутри грязной ползучей твари, которая
хихикала над ней в классе и заставила ее с воплем выбежать на улицу. Так что
даже если он еще жив, прекратить такое жалкое существование было бы актом
милосердия.
– Сегодня у нас будет большой Тест, – объявила мисс Сидли.
Класс не проявил ни страха, ни одобрения; они просто
смотрели на нее. Их глаза прямо-таки давили на нее, тяжелые и неотступные.
– Это специальный Тест. Я буду вызывать вас в ротапринтную
одного за другим и задавать этот Тест. Потом каждый получит конфетку и пойдет
домой до окончания занятий. Разве плохо?
Они изобразили пустые улыбки и не сказали ничего.
– Роберт, пойдешь первым?
Роберт встал со своей рассеянной улыбкой. Он нагло сморщил
нос прямо ей в лицо:
– Да, мисс Сидли.
Мисс Сидли взяла сумочку, и они пошли вместе по пустому,
гулкому коридору, куда доносился усыпляющий шум уроков. Ротапринтная находилась
в дальнем конце вестибюля, за туалетами. Два года назад там сделали
звуконепроницаемую обивку, потому что старенькая машина ужасно шумела. Мисс
Сидли закрыла за собой дверь и заперла ее.
– Никто тебя не услышит, – спокойно произнесла она. Она
достала пистолет из сумочки. – Ни тебя, ни это.
Роберт улыбнулся с невинным видом.
– Все равно нас очень много. Гораздо больше, чем здесь. – Он
положил свою маленькую руку на лоток ротапринта. – Хотите еще посмотреть, как я
изменяюсь?
Прежде чем она успела раскрыть рот, лицо Роберта начало
проваливаться в яму вокруг рта, и мисс Сидли застрелила его. Прямым попаданием.
В голову. Он упал на заполненную бумагой полку и свалился на пол, маленький мертвый
мальчик с круглой черной дырочкой над правым глазом.
Мисс Сидли стояла над ним, тяжело дыша. У нее отлила кровь
от лица.
Сгорбленная фигурка не шевелилась.
Это был человек.
Это был Роберт.
Нет!
«Тебе все это привиделось, Эмили. Просто привиделось».
Нет! Нет, нет, нет!
Она поднялась в классную комнату и стала вызывать их одного
за другим. Она перебила двенадцать и уничтожила бы всех, если бы миссис Кроссен
не явилась за пачкой бланков. У миссис Кроссен от ужаса расширились глаза; одна
рука непроизвольно потянулась вверх и зажала рот. Она заорала и продолжала
орать, пока мисс Сидли не подошла к ней не положила ей руку на плечо.
– Это нужно было сделать, Маргарет, – сказала он плачущей
миссис Кроссен. – Ужасно, но надо. Они все чудовища.
Миссис Кроссен смотрела на пестрые пятнышки распростертых на
полу детских фигурок и продолжала кричать. Маленькая девочка, которую мисс
Сидли держала за руку, монотонно плакала:
– Ва-а-а… ва-а-а… ва-а-а-а.
– Изменись, – приказала мисс Сидли. – Изменись для миссис
Россен. Покажи ей, как это делается.
Девочка, ничего не понимая, продолжала рыдать.
– Черт побери, изменись! – взвизгнула Сидли. – Грязная сука,
подлая тварь, гнусная нечеловеческая сука! Будь ты проклята, изменись! – Она
подняла пистолет. Девочка съежилась от страха, и тогда миссис Кроссен прыгнула,
как кошка, и спина мисс Сидли не выдержала.
Суда не было.
Пресса требовала его, убитые горем родители истерически
проклинали мисс Сидли, а город был потрясен, но в конце концов возобладало
здравомыслие, и суда решили не устраивать. Законодательное собрание штата
ужесточило требования к учителям на экзаменах, школа на Саммер-стрит закрылась
на неделю для похорон, а мисс Сидли тихонько спровадили в сумасшедший дом в
Огасте. Ей делали самые сложные анализы, давали самые современные лекарства,
проводили сеансы трудотерапии. Год спустя под строгим контролем подвергли экспериментальной
шоковой терапии.