— Я на тебя надеюсь, голубка Варенька. И вот еще что:
сотри лак с ногтей.
* * *
Лишний билетик «на Олева Киви» спрашивали от метро,
«шестерку» удалось припарковать только в трех кварталах от филармонической
бойни, чертово платье сидело на мне так же ловко, как меховой тулуп на уроженце
Берега Слоновой Кости, и ко всем несчастьям я сломала ноготь… Не самый лучший
фон для прослушивания сюиты № 1 соль мажор для виолончели соло.
И. С. Бах.
Далее, если верить программке, должны были последовать
Брамс, Шуберт и А. Рубинштейн с фантазией «Демон», но и одного Баха мне хватило
бы с лихвой. Да и ряд, который мне достался, вовсе не располагал к
прослушиванию такой тяжелой музыки, — чертов Стас даже не потрудился
создать мне комфортабельные условия для работы. Слева мой локоть подпирала
какая-то потасканная климакгеричка с камеей на том месте, где обычно
располагается грудь. Справа благоговейно посапывал лысый сатир. Хорошенькое
соседство, ничего не скажешь.
Появление Олева Киви и банды его ассистентов было встречено
вставанием.
Я тоже встала — с трудом подавляя в себе желание убраться из
этого симфонического склепа. Пока не поздно.
Но было поздно.
Олев Киви устроился на стуле, притянул к себе свой
инструмент — и пытка началась. К окончанию сюиты № 1 я сгрызла все ногти на
левой руке и перекинулась на правую. Потом — только для того, чтобы не
заснуть, — начала размышлять о провокационной сущности виолончели. Эта
бандура выглядела довольно эротично, равно как и поза, в которой пребывал
эстонец. А на последних тактах сюиты я вдруг вспомнила скабрезную хохму,
которую на плохом русском отпустила как-то Анне Раамат, звезда эстонского
любительского порно: «Вопрос: Женщина, которая занимается своим делом с
раздвинутыми ногами? Ответ: Виолончелистка».
Раздвинутые ноги как-то примирили меня с тусклой
филармонической действительностью, но то, что произошло дальше, выглядело
совсем уж нереально.
Олев Киви посмотрел на меня.
Это был не случайный взгляд, нет, скорее — заученный поворот
головы. Его глаза впились в меня, как впивается заноза в пятку, смычок соскочил
со струн, и бурный финал на секунду оказался скомканным. Он не спускал с меня
глаз во время продолжительных аплодисментов, переходящих в овацию. И
неизвестно, чего в этом полуобморочном взгляде было больше — удивления, ненависти
или смертельного обожания. Я почувствовала себя голой. Голые руки, голые ноги и
— самое главное — голая задница, уткнувшаяся в развороченный муравейник.
Вот это номер.
Стервец Стас Дремов, даже если он темнит, оказался прав на
сто процентов: эстонские симфо-интеллектуалы просто млеют от неухоженных волос.
Или Олев Киви при кажущемся здоровье подслеповат и забыл свои контактные линзы
на краешке унитаза в гостиничном номере?..
За Бахом последовали указанные в программке товарищи.
Воспаленные глаза эстонца подстерегали меня за каждым поворотом музыкальной
темы. Устав от домогательств, я занавесилась ресницами и молила только об
одном: пусть скорее закончится это бесконечно-паточное, как цыганские козинаки,
отделение.
Хвала всевышнему, отделение закончилось еще до того, как я
успела состариться, потерять всякую сексуальную привлекательность и купить себе
вставную челюсть. И я была первой, кто выскочил из зала, едва не сбив сомлевшую
продавщицу компакт-дисков.
А теперь прочь отсюда! Только под страхом гильотинирования я
еще когда-нибудь войду под своды этого бога-в-душу-мать храма искусств.
…На улице перед филармонией я сразу же увидела Стаса.
Стас угрожающе улыбнулся и ухватил меня за рукав.
— Куда направляешься, голубка Варенька?
— Вот… Решила подышать… — проблеяла я. — Слишком
много впечатлений для моего неокрепшего организма.
— А я было подумал, что ты бежать решила. — Он
видел меня насквозь, мой идейный сутенер. Прикидываться бесполезно.
— Если честно, то от классики у меня может развиться
ложная беременность. Будь милосерден, Стасевич!
Договорить я не успела: он уже тащил меня к своему
покопанному джипу. Водрузившись на пассажирском сиденье, я вытащила сигарету и
вопросительно посмотрела на Стаса. Но он даже не подумал поднести мне
зажигалку, напротив, отобрал всю пачку и без сожаления выкинул ее в окно.
— О куреве придется забыть, детка. Хотя бы на период
токования с клиентом. Курящих женщин он на дух не переносит.
— Ты-то откуда знаешь? — Я с сожалением посмотрела
на бедненькую пачку «Vogue», нашедшую последний приют в луже.
— Знаю, — продолжал темнить Стас. — Возьми-ка
вот это.
Он протянул мне не к ночи помянутые контактные линзы.
— Спасибо, но боюсь, что со зрением у меня все в
порядке.
— Возьми. Знаешь, как надевать?
— Видела в мексиканском сериале, — огрызнулась я,
но линзы все-таки нацепила.
К нерезкой и тотчас же сгинувшей боли я оказалась готова:
потерявшим девственность на повторную дефлорацию глубоко начихать.
— Ну, как? — поинтересовался Стас.
— Как-как… Об косяк, инквизитор.
Я полезла в сумочку, достала зеркальце и воззрилась на себя:
глаза, предательски отказавшиеся от родной светло-зеленой гаммы, стали карими.
— Кивиха, — я прозорливо цыкнула зубом.
— Алла Кодрина, — поправил меня Стас. —
Фамилию мужа она не брала.
— Очень мудро с ее стороны, — я кокетливо
улыбнулась патрону. — Ну что, похожа я на почившую нимфу?
— Не очень, — Стас был самокритичен. — Но
общий абрис сойдет. Он должен клюнуть.
Я едва удержалась от того, чтобы не рассказать ему о
гипотетических притязаниях виолончелиста в первом отделении, но вовремя
промолчала. Не стоит обнадеживать Стасевича раньше времени.
— Что будем делать? — Перспектива возвращения под
своды филармонического зала меня не прельщала.
— Второе отделение, — напомнил Стас.
— Уже началось. Так что в зал меня не пустят.
— Черт с тобой. Сделаем так: я подброшу тебя в
«Европу», он объявится там часа через полтора. Дальше действуй по
обстоятельствам. И помни, обедать вы должны вместе.
…В «Европе» для меня был заказан столик. Стас самолично
проводил меня к нему, поцеловал руку, шепнул очаровательную непристойность и
испарился. Я осталась одна в чарующем обществе испанского муската «Миральва».
Вино тоже было выбрано по настоянию Стаса. Откинувшись на спинку стула и
прикрыв глаза, я вертела перстень на пальце и повторяла про себя последние
Стасовы наставления: ног не раздвигать, губы не облизывать, призывно не
смотреть, водки не требовать, на колени не садиться, ремней не расстегивать и о
таксе не заикаться.