— Нужно что-нибудь особенное? — Я оценивающе
подбросила в руке Стасове денежное вливание: его вполне хватило бы не только на
роскошный пеньюар, но и на дрянное платьишко от убиенного Версаче, которое я
присмотрела себе в бутике на Литейном. — Экстравагантное, пикантное,
возбуждающее поникшие чресла?..
Стас ничего не ответил и принялся рыться в ящике стола.
— Ничего, что я не знаю, сколько струн на
виолончели? — снова напомнила о себе я.
— Прочтешь в «Музыкальном словаре», — отрезал Стас
и бросил на стол фотокарточку. — А пока взгляни на это.
Интересно, с каких это пор Стас держит в своем стойле ничем
не примечательных шатенок?
А она была ничем не примечательна, эта шатенка с
фотографии, — одинокая роза в руках, неухоженные волосы, небрежный «паж»
а-ля Мирей Матье, брови вразлет, глаза вразлет и губы без всякой помадной узды
— слишком темные для шатенки.
Да, слово «слишком» подходило ей.
Она была слишком непритязательна.
— Это еще что за стахановка?
— О мертвых либо хорошо, либо ничего, — снова
осадил меня Стас.
— Это еще что за почившая стахановка? —
дисциплинированно поправилась я.
— Это жена Олева Киви. Погибла в прошлом году при
сомнительных обстоятельствах. Но это дело десятое. Главное в другом — у тебя
ровно неделя, чтобы стать хоть немного похожей на нее.
Я еще раз — теперь уже оценивающе — посмотрела на темные,
как эстонская хуторская грязь, губы мертвой Кивихи, а потом перевела взгляд на
денежки.
— Маловато будет, голубчик Стас. Надо бы тысчонку
накинуть… И потом, для того, чтобы довести себя до такого скотского состояния,
недели явно недостаточно.
— Насчет «накинуть»… Мы с тобой не на рынке, голубка
Варенька. Так что исходи из имеющейся суммы. Фотографию оставляю тебе для более
полного вхождения в образ.
— Как звали… м-м.. покойную?
— Зачем это тебе? — удивился Стас.
— Ну… Ты же сам сказал — вхождение в образ. Я могу
назваться ее именем и…
— Это перебор. А интеллектуалы не любят излишнего
педалирования.
— Господи, ну ты-то какое отношение имеешь к
интеллектуалам? — Я даже не запнулась на последнем слове, с чем себя
мысленно и поздравила.
— Олев Киви! — Стас поднял палец. — У тебя
ровно неделя. Готовься. В пятницу проинспектирую лично.
Я взяла под козырек, попятилась к двери и приоткрыла ее
задом.
Есть о чем задуматься, но сначала — дрянное платьишко от
Версаче в бутике на Литейном. Я это заслужила.
…Вернувшись в офис с итальянским трофеем под мышкой, я
провела весь остаток псевдорабочего дня в тягостных размышлениях. Во-первых, на
этой неделе придется отказаться от услуг массажистки Ленусика (в среду) и
маникюрши Светика (в четверг), пропустить солярий, тренажерный зал и два
занятия шейпингом. Во-вторых, (о, куррат!
[4]
) задвинуть до
лучших времен скраб, гель и два экспериментальных крема от морщин. А
водостойкая тушь, а новехонькие тени, а дивного оттенка английская пудра…
Куррат-куррат-куррат! Будьте прокляты, интеллектуалы от
виолончели и вы, их покойные неряшливые музы!..
Я перевернула фотографию, врученную мне Стасом:
«Алла. Кронштадт. Мартовские тени». И дата, на которую я
даже не обратила внимания.
Интересно, что такое «мартовские тени» — название
респектабельного мини-борделя или поэтические экзерсисы виолончелиста?..
В любом случае мне удалось выудить из
красноглазо-любительской Аллы еще кое-что, кроме внешней непрезентабельности:
она была русской (Олев Киви, Олев Киви, куда же смотрела твоя добропорядочная
эстонская семья?!) и в свободное от муженька время шастала в Кронштадт. Но
почему Стас так настаивает на моем уподоблении покойной? Мне, конечно, плевать
на приметы, но все же, все же…
Я выкатилась из офиса ровно в пять, оседлала свою дышащую на
ладан «шестерку» и на каждом красном светофоре думала о Стасе и его
экстравагантном поручении. Нет, на Стаса грешно обижаться. Ведь именно
он, — Стас, Стасик, Станислав Дремов, — вытащил меня из погрязшего в
копеечном национализме Таллина, отмыл, отскреб, приодел и устроил работать по
специальности. А месяц назад даже прикупил мне однокомнатную халупу в спальном
районе. За выслугу лет и высокие показатели в работе.
И вот уже четыре питерских года я при мужчинах, как кухарка
при котлах.
Вот только ему, главе продюсерской фирмы, которая заделывает
концерты вышедшим в тираж зарубежным исполнителям в замшелом жанре
рок-н-ролл, — ему-то зачем непуганый виолончелист?
Это же совсем другое направление в исполнительском
искусстве…
…В понедельник я узнала, сколько струн у виолончели — их, к
моему удивлению, оказалось четыре. Не густо, но по сравнению с балалайкой
прогресс очевиден.
А во вторник отправилась к Наденьке, в парикмахерский салон
«Олеся».
Мой внеплановый приход поразил Наденьку в самое сердце, а
просьба соорудить из волос, которые я пестовала два года, куцый ретро-«паж»
добила ее окончательно.
— Ты офигела, подруга, — промямлила она. —
Портить такую гриву… У меня рука не поднимется.
Я призывно помахала перед носом Наденьки светло-зеленой
полусотенной бумажкой и кротко сказала:
— Прости мне этот каприз.
Еще пять минут ушло на то, чтобы вспомнить раритетную
стрижку. И Наденька хищно щелкнула ножницами возле моего уха.
— По-моему, он извращенец, — ленивая
парадоксальность была отличительной чертой моей любимой парикмахерши.
— Кто?
— Тот хрен, который заставляет тебя расстаться с
волосами.
Я вздохнула. И была полностью солидарна с ней. Вот только
извращенец был не один, а целое гнездо: пиликающих на виолончели, отбрасывающих
мартовские тени и сующих мне в зубы пачку долларов, — чтобы превращение из
красавицы в чудовище прошло по наиболее благоприятному сценарию.
…Спустя полчаса стрижка была готова. Но к своему новому
имиджу я отнеслась более чем критически, — и только потому, что привыкла
неукоснительно следовать всем указаниям Стаса.
— Не пойдет, — вынесла вердикт я.
— В смысле? — Наденька пошла красными пятнами: она
была мастером экстра-класса и последнее в своей жизни замечание получала,
должно быть, еще в школе, за прогул урока физкультуры.
— Чересчур роскошно.
— Точно — офигела, — еще больше утвердилась в
своих подозрениях Наденька. — Что значит «чересчур роскошно»?
— То и значит. Эта стрижка… — Я пощелкала пальцами,
подбирая выражение. — Эта стрижка должна быть более небрежной. Ну, как
будто я стриглась не у тебя, а в каком-нибудь районном Доме быта. Причем
бесплатно. Задача ясна?