— Ну да, хотя есть вампиры, которые и за пять сотен лет
не наберут силы, чтобы хоть сравниться с известными мне мастерами, не
достигшими ещё и пяти лет.
— Это, небось, неудачники. Шестёрки на целую вечность.
— Ага, — кивнула я и тут же ощутила искру в
комнате. Ощутила не хуже удара в живот или ниже. Когда-то я могла так ощутить
только вампиров, с которыми у меня есть связь, а ещё раньше это был вообще едва
заметный трепет узнавания. Значит, я не меньше чем на две ступеньки поднялась
по лестнице силы.
— Ты что это? — спросил Зебровски.
— Нет, ничего. Можешь теперь звонить.
Он глянул на меня искоса.
— Я слишком сосредоточилась, когда он проснулся. Сама
виновата.
Не знаю, понял ли он этот комментарий, или уже привык к моим
тараканам, но кнопку он нажал. Звонок отдался явно в не очень просторном
помещении. Многие думают, что если ты вампир, то автоматически у тебя большой
дом на холме, или гроб где-нибудь в склепе. На самом деле большинство известных
мне вампиров живут в квартирах, домах, и притом как все. Вампиры, живущие в
некотором обиталище вокруг своего мастера, как вот у Жан-Клода, — это
уходит в прошлое.
И мне этого не хватает. Это не ностальгия. Если мне надлежит
перебить шайку вампиров, то это труднее сделать, когда они расползаются на
несколько миль. Однако сюда мы пришли не убивать — пока что. Конечно,
обстоятельства могут измениться. Нам только нужно доказательство, или — в
зависимости от судьи — обоснованное подозрение. Когда-то меня это вполне
устраивало, а сейчас кошки скребут. Насколько мне известно, я никогда не
убивала вампира, который не совершил бы преступления, но должна признать: на
заре своей карьеры я не проверяла так тщательно, как делаю это сейчас. Когда-то
они для меня были просто ходячие трупы, и уложить их в землю, чтобы больше не
шлялись, для меня не выглядело убийством. Тогда моя работа была легче,
конфликтов меньше. Ничто так не способствует здоровому сну, как абсолютное
сознание собственной праведности и грешности всех прочих.
Дверь открылась, и за ней стоял вампир, мигая на нас.
Светлые волосы растрепались со сна, на боксёрские трусы он натянул джинсы, а
может, так и спал — джинсы достаточно помятые. Он щурился, и я не сразу поняла,
что этот прищур постоянный, как у человека, который всю жизнь проработал под
открытым небом без тёмных очков. Глаза светлые, почти бесцветные. Выглядел он
загорелым, но он был уже пять лет как мёртв, и загар это не мог быть.
Искусственный загар входит в моду среди недавно умерших. Тех, кто не привык к
виду бледнее бледного. Этот выглядел лучше других — профессиональная работа, не
самоделка.
— Джек Бенчли? — спросил Зебровски.
— А кто его спрашивает?
Зебровски сверкнул значком, я сверкнула своим.
— Сержант Зебровски из Региональной Группы
Расследования Противоестественных Событий.
— Федеральный маршал Анита Блейк.
Джек Бенчли заморгал сильнее, будто пытался проснуться.
— Блин, а с чего это ко мне завалились Команда
Призраков вместе с Истребительницей, едва солнышко зашло?
— Давайте войдём и это выясним, — предложил
Зебровски.
Вампир вроде как задумался.
— Ордер у вас есть?
— Мы не собираемся обыскивать ваш дом, мистер Бенчли.
Мы хотим задать вам несколько вопросов, только и всего.
Зебровски улыбался, и улыбка даже ещё не стала вымученной.
Я не пыталась улыбнуться — настроения не было.
— Какого рода вопросы?
Я ответила:
— Вопросы такого рода, как зачем вы были на той стороне
реки в стрип-клубе, когда я точно знаю, что Малькольм вам велел держаться
подальше от подобных мест.
Теперь я тоже улыбалась, но улыбка эта была скорее оскалом.
Иногда улыбка, а иногда и нет. Если хотите выяснить — поднесите руку к собачьей
пасти.
Бенчли явно не хотел выяснять. Теперь он вполне проснулся,
проснулся и испугался. Облизав губы, он спросил:
— Вы расскажете Малькольму?
— Зависит от вашей готовности к сотрудничеству, —
ответила я.
— Маршал Блейк что хочет сказать: если мы получим
достаточно информации от вас, то не будет надобности беспокоить главу Церкви
Вечной Жизни.
Зебровски по-прежнему улыбался и разговаривал
благожелательно. Наверное, роль злого копа сегодня досталась мне. Вполне меня
устраивает.
— Я понял, что она хочет сказать, — сказал вампир.
Он отодвинулся в сторону, следя за тем, чтобы держать руки
на виду. У Джека Бенчли, человека, были неприятности с полицией — по мелочам.
Парочка пьяных дебошей, обвинение в нападении и жалоба от соседей на домашний
скандал. Ничего серьёзного, просто слишком много выпивки и мало здравого
смысла.
Когда мы вошли, он закрыл дверь и прошёл к дивану. На
кофейном столике, где мусора было почти столько же, сколько у Зебровски на
заднем сиденье, он нащупал сигарету и зажигалку. Потом закурил, даже не
спросив, не возражаем ли мы. Очень невоспитанно.
Никаких стульев в комнате не было, так что мы остались
стоять. Опять же невоспитанно. Хотя в такой грязи я не уверена, что села бы,
будь мне даже предложено. В столь захламлённой комнате должно было бы и пахнуть
затхлостью, но не пахло. Пахло здесь как в пепельнице, но это не то, что запах
грязи. Я бывала в домах, безупречно убранных, но воняющих табачным дымом. Я не
курю, и потому обоняние у меня на эти вещи не притупилось.
Он затянулся как следует, кончик сигареты засветился ярче.
Вампир выпустил струйку дыма из носа и угла рта.
— Что вы хотите знать?
— Почему вы вчера ночью рано ушли из «Сапфира»? —
спросила я.
Он пожал плечами:
— После одиннадцати. Я бы не назвал это «рано».
— Ладно, ладно. Так почему же вы ушли в это время?
Он посмотрел на меня, глаза его сузились за поднимающимися
струйками дыма.
— Скучно было. Те же девчонки, то же
представление. — Он пожал плечами. — Честно говоря, эти девчонки
веселее смотрелись в те времена, когда я мог выпить.
— Да уж, — сказала я.
— В какое точно время вы оттуда ушли? — спросил
Зебровски.
Бенчли ответил. Мы стали задавать обычные вопросы: когда?
Почему? С кем? Был ли кто-нибудь на парковке, кто может подтвердить, что он сел
в машину и не задержался на стоянке?
— Задержался, — сказал Бенчли и засмеялся.
Настолько сильно засмеялся, что показал клыки — такие же жёлтые от никотина,
как и остальные зубы. — Я не задерживался, офицер. Я просто уехал.
Я про себя думала, можно ли сказать ему в его собственном
доме, чтобы он погасил сигарету, и сделает ли он это, если я попрошу. Если я
велю ему погасить, а он этого не сделает, мы покажем слабину. Если я схвачу
сигарету и затушу её в пепельнице, это будет вторжение в частную жизнь. Я
решила задержать дыхание и надеяться, что он скоро докурит.