Он сделал ещё один живительный глоток дыма и заговорил,
выпуская этот дым изо рта.
— Я чего-то не знаю? Кто-то из других вампов слишком
далеко зашёл с какой-нибудь танцовщицей? Или верные члены церкви решили меня
подставить?
— Вроде того, — ответила я тихо.
Он вытащил из свалки на столе пепельницу — старую,
светло-зеленую керамическую, с поднятыми бортами и держателем для сигарет
посередине, напоминающим тупые зубы. Вампир сердито загасил сигарету, даже не
скрывая, что он сердится. А может, мертвец с пятилетним стажем ещё не научился
скрывать. Может быть.
— Черт его побери, это Чарльз?
Я пожала плечами, Зебровски улыбнулся. Мы не сказали да, мы
не сказали нет. Осторожные мы люди. Профессия такая.
— Он сам — член этого гадского клуба. Он вам не
говорил?
— Он не навязывался с подобной информацией, —
сказала я.
— Ещё бы! Чёртовы лицемеры, все они. — Он
взлохматил волосы. — А он не говорил вам, что это он завербовал меня в эту
проклятую церковь?
Я подавила желание переглянуться с Зебровски.
— Он об этом не упоминал, — ответил Зебровски.
— Я хотел бросить пить. Пытался бросить и просто так, и
с этими двенадцатью шагами — сами знаете. Ни хрена не вышло. Две жены от меня
ушли, работ я потерял больше, чем сосчитать могу. У меня был сын, почти
двенадцати лет. Суд решил, что я не имею права его видеть. Представляете?
Собственного сына. Не гадство ли?
Зебровски согласился, что гадство.
— Моффет как-то вечером оказался в клубе. У него так
все легко выходило — мне придётся бросить пить, потому что больше я просто не
смогу. Вот так.
Он потянулся за новой сигаретой.
— Вы не могли бы подождать, пока мы закончим? —
попросила я.
— Это последний порок, который мне остался, —
ответил он, но сигарету сунул обратно в пачку. Зажигалку он держал в руках и
продолжал её вертеть, будто так ему легче. — Я знаете кто? Мой адвокат
называет это «личность, склонная к привыканию». Вы знаете, что это значит,
офицеры?
— Значит, что если вы не можете пить, у вас появится
привыкание к чему-нибудь другому, — ответила я.
Он улыбнулся и впервые за все время посмотрел на меня. Не
как на копа, который пришёл ему въедаться в печёнки, а как на человека.
— Ага. Мой адвокат — ей бы не понравилось это
определение, очень бы не понравилось. Но так оно и есть, это правда. Есть такие
везунчики, что привыкают, скажем, пить, или курить, или что там ещё, а вот для
нас, которые привыкают к привыканию, все подойдёт.
— Жажда крови, — сказала я.
Он снова засмеялся и кивнул.
— Ага. Пить крепкое я не могу, но могу кое-что пить. И
до сих пор люблю пить. — Он хлопнул зажигалкой по столу, и мы с Зебровски
оба вздрогнули. Бенчли не заметил. — Все думают, что становишься красивым,
когда тебя переделывают. Что будешь такой умный, и с дамами ловкий, —
просто потому, что у тебя пара клыков выросла.
— Вместе с клыками приходит и взгляд, — сказала я.
— Ага, я умею обманывать глазами, но с точки зрения
закона это не добровольная жертва. — Он посмотрел на Зебровски, будто тот
и представлял все законы, что гнетут его всю жизнь. — Если я воспользуюсь
вампирским фокусом, а она выбежит и заорёт о принуждении — все, я покойник. Он
глянул на меня, и это не был так чтобы враждебный взгляд. — Это будет
рассматриваться как сексуальное насилие, как если бы я ей на свидании наркотик
подсыпал. Но я вампир, и суда мне не будет. Меня отдадут вам, а вы меня убьёте.
Я не знала, что на это сказать. Это была правда, хотя закон
изменили, и для казни нужен был не один случай отбора крови под гипнозом
взгляда. Так это называется — «отбор крови под гипнозом взгляда». Крайне правые
вопили, что эта поправка выпускает на наше общество стаи сексуальных хищников.
Крайне левые просто не хотели соглашаться с крайне правыми, и потому
проталкивали поправку. А нам, которые посередине, не нравилась сама идея, что
на кого-то может быть выписан ордер на ликвидацию на основании голословных
показаний дамы, которая утром проснулась в поздних сожалениях.
— У меня нет денег, чтобы ими бросаться, как у дьяконов
церкви, — говорил Бенчли. — И мне приходится добиваться от женщин
крови с помощью очарования. — Последнее слово он произнёс как
ругательство. — Я знаю, что выпивка сломала мне жизнь, но я куда как был
очаровательнее, когда пропущу пару стаканчиков.
— Обычно это неправда, — сказала я.
Он посмотрел на меня:
— Что неправда?
— Многие пьяницы считают, что они очаровательны, когда выпьют,
но это не так. Поверьте мне, я бывала трезвым водителем на многих пьянках.
Ничего нет в пьяных очаровательного — разве что для другого пьяного.
Он качал головой:
— Может быть, но я только одно знаю: приходится мне
питаться от церкви. Церковь это обставляет очень постно. Вещь, которая должна
быть лучше секса, а у них — как в благотворительной столовой, где тебе дадут
пожрать только после нудной проповеди. И от этого вкус у еды никакой. — Он
снова взял зажигалку и стал вертеть её в руках, так что она сверкала золотом в
полутёмной комнате. — Ни одна еда не будет вкусной, если с нею приходится
глотать собственную гордость.
— Вы хотите сказать, что Моффет, дьякон церкви, неверно
представил вам ту жизнь, которая будет у вас, когда вы станете вампиром?
Я постаралась, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее.
— Неверно представил — не совсем. Скорее он позволил
мне поверить во все эти штуки, которые в кино и книгах, а когда я об этом
говорил, как оно будет, он меня не разуверял. А вышло все совсем по-другому.
Принадлежащие к линии Бёлль Морт вечность проводят в
окружении людей, рвущихся дать кровь. Но если ты из линии, дающей силу, но не
красоту или сексапильность, то в стране, где вампирские трюки вне закона, ты
влип. Единственный из вампиров, принадлежащих к такой линии, которого я хорошо
знаю, — это Вилли Мак-Кой. Никогда не спрашивала себя, как Вилли, с его
уродливыми костюмами, ещё более уродливыми галстуками и прилизанными волосами
добывает себе еду. Может, стоит поинтересоваться.
Церковь Вечной Жизни обещает не намного больше того, что
обещают другие церкви, но если тебе не понравится у лютеран, можешь уйти. Войти
в Церковь Вечной Жизни в качестве полноправного члена — это значит, если тебе
не понравится, только предаваться сожалениям.
Зебровски вернул нас к теме.
— Вы видели на парковке кого-нибудь, кто мог бы
подтвердить, что вы ушли из «Сапфира»?
Он покачал головой.
— Вы кого-нибудь учуяли?
Промытые глаза метнулись ко мне. Бенчли нахмурился: