— А?
— Вы никого и ничего не видели, но зрение — не единственный
у вас сенсорный вход.
Он ещё сильнее нахмурился.
Я наклонилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Встала бы на
колени, но не хотела касаться этого ковра ничем, кроме ботинок.
— Вы вампир, Бенчли. Кровосос, хищник. Будь вы
человеком, я спросила бы только, что вы видели или слышали, но вы — не человек.
Если вы ничего не видели и не слышали, что вы унюхали? Что почуяли?
Он положительно был озадачен:
— Что вы имеете в виду?
Я покачала головой:
— Они что, превратили вас в вампира, и не рассказали
потом, что вы теперь собой представляете?
— Мы — вечные дети Господа, — сказал он.
— Фигня, фигня и ещё раз фигня! Вы понятия не имеете,
кто вы и кем можете быть!
Мне хотелось взять его за плечи и встряхнуть. Пять лет он
уже мёртв. Вряд ли он замешан, но он проходил по этой парковке очень близко к
моменту убийства. Если бы не был он такой жалкой пародией на нежить, мог бы
помочь нам поймать гадов.
— Не понимаю, — сказал он, и я ему поверила.
Я встряхнула головой:
— Свежего воздуху мне. — Я пошла к двери, оставив
Зебровски бормотать: — Спасибо, мистер Бенчли, за сотрудничество, и если вы
что-нибудь вспомните, позвоните нам.
Я уже стояла на цементной дорожке, изо всех сил вентилируя
лёгкие ночным воздухом, когда Зебровски меня догнал.
— Какая тебя муха укусила? — спросил он. — С
чего ты решила прервать допрос подозреваемого?
— Он этого не делал, Зебровски. Слишком он жалкая для
этого личность.
— Анита, ты себя слышишь? Это же бессмысленно! Не хуже
меня знаешь, что убийцы бывают иногда очень жалкими. Некоторые из них
специализируются на жалости.
— Я не в том смысле, что мне его жалко. Я в том смысле,
что такой жалкий вампир этого сделать не мог бы.
Зебровски нахмурился:
— Не уловил мысль.
Я не знала, как объяснить, но попыталась.
— То, что ему позволили верить, будто превращение в
вампира решит все его проблемы, уже было плохо, но они его убили. Отняли его
смертную жизнь и сделали все, чтобы он как вампир был калекой.
— Калекой? В каком смысле?
— Все вампиры, кого я знаю, Зебровски, отличные
наблюдатели. Они хищники, а хищники видят все. Бенчли обладает клыками, но
думает по-прежнему как овца, а не как волк.
— Ты действительно хотела бы, чтобы каждый член этой
церкви был хорошим хищником?
Я прислонилась к перилам спиной:
— Не в этом дело. А в том, что у него забрали жизнь и
не дали взамен другой. Сейчас ему не лучше, чем было.
— Его больше не арестовывают за пьянство и дебош.
— И сколько ещё пройдёт времени, пока он не выдержит,
не воспользуется взглядом, не возьмёт кровь и это дело не вскроется? Донорша
утром проснётся и побежит жаловаться на психическое насилие. Он слишком слабый
вампир, чтобы у жертвы утром не было сожаления.
— Что значит — слишком слабый вампир? Анита, не вижу
смысла.
— Не знаю, увидишь ли, Зебровски, но я вижу. Они страшны,
или могут быть страшны, но это как смотреть на тигра в зоопарке. Они опасны, но
у них своя красота, даже у принадлежащих к тем линиям, что красоты после смерти
не дают, даже у этих есть некая сила. Некая мистика, или аура уверенности, или
что-нибудь в этом роде. Что-то такое, чего лишён каждый член церкви, с которыми
мы говорили, начиная с прошлой ночи.
— Ещё раз спрашиваю: ты хотела бы, чтобы они все
обладали загадочностью и силой? Хорошо ли это будет?
— Для профилактики преступлений и охраны порядка —
плохо, но, Зебровски, эта церковь уговорила людей на добровольную смерть.
Смерть ради чего? Я годами пытаюсь отговаривать людей от вступления в эту
церковь, но я не слишком общалась с её членами, раз уж их не удалось спасти.
Он посмотрел на меня как-то забавно — могу его понять.
— Ты до сих пор считаешь их мертвецами. Встречаешься с
таким, и все же считаешь мертвецом.
— Жан-Клод не сотворил ни одного вампира с тех пор, как
стал Мастером Города, Зебровски.
— А почему? Это же сейчас считается законным и не рассматривается,
как убийство.
— Думаю, он согласен со мной, Зебровски.
Тут он нахмурился сильнее, снял очки, потёр переносицу,
снова надел очки и покачал головой.
— Я простой необразованный коп, у меня голова трещит.
— Ага, простой. Кэти мне говорила, что у тебя диплом по
охране правопорядка и по философии. Коп с дипломом по философии, не что-нибудь.
Он посмотрел на меня искоса:
— Если кому расскажешь, я буду все отрицать. Скажу, что
у тебя от спанья с нежитью крыша поехала и начались галлюцинации.
— Поверь мне, Зебровски, если у меня будут
галлюцинации, не ты в них будешь героем.
— Это удар ниже пояса, Блейк. Я тебя даже не
дразнил. — У него зазвонил мобильник. Все ещё улыбаясь на мой удар ниже
пояса, он открыл его. — Зебровски слу… — Он не договорил, улыбка его
исчезла. — Арнет, скажи ещё раз, медленно… Черт… Едем. Освящённые предметы
всем держать на виду. Они засветятся, если вамп будет близко.
Он побежал, на ходу захлопывая телефон. Я побежала за ним.
— Что стряслось?
Мы прогрохотали по лестнице, пока он ответил.
— В квартире обнаружена мёртвая женщина. Вампир
отсутствует. Квартира выглядит пустой.
— Выглядит? — спросила я.
— Вампиры — хитрые бестии.
Я бы стала спорить, если бы могла. Но так как он сказал
правду, я поберегла дыхание для бега и обогнала Зебровски по пути к машине.
Если бы мы оба не боялись того, что может обнаружиться на месте преступления, я
бы его подразнила.
Глава 62
Квартира была куда аккуратнее той, где мы только что
побывали. Чисто, прибрано, да так, что даже моя мачеха Джудит была бы довольна.
Ну, это если не считать покойницу на ковре и кровавый след из спальни. А в
остальном — как будто квартиру только что отскребли начисто.
Я с моим опытом давно знаю, что убийства бывают и в самых
фешенебельных кварталах. Знаю как факт, что богатство, аккуратность и
законопослушность не являются барьерами для насилия. Знаю, поскольку видела
трупы в самых приличных домах. Всякому хочется верить, что насилие происходит
только в трущобах, куда даже крыса боится заглянуть, но это не так. Я думала,
что у меня не осталось никаких иллюзий на эту тему — и ошиблась. Потому что
первая мысль у меня при виде этой вылизанной квартирки с мёртвой женщиной на
ковре была о том, что это тело куда более уместным было бы в доме Джека Бенчли.
Там оно, блин, просто затерялось бы в мусоре на кофейном столе.