— Тут нет конкуренции, — заметил Натэниел.
— Ты её не видишь, — возразил Джейсон. — А я
достаточно доминант и достаточно мужик, чтобы её увидеть.
— Если бы кто-то из них видел здесь конкуренцию, ничего
бы не вышло, — сказала я.
— Я знаю. — Джейсон покачал головой. — В
общем, сейчас я пошёл в ванную, и буду там, пока меня не позовут или пока не
проснётся ardeur. Развлекайтесь, люди. Извините, если сбил настроение.
— У меня настроение в порядке, — сказала я.
— У меня тоже, — повторил Натэниел.
Джейсон уставился на нас.
— Ardeur не проснулся, я вас заставил так всерьёз
говорить и думать, и вам ничего?
— Ничего, — ответила я.
— Как так?
— А так, что очень близкий и очень умный друг
предостерёг меня, что я могу все испортить, а этого я не хочу.
Он улыбнулся, выражение его лица смягчилось.
— Если ты когда-нибудь выберешь кого-то из них для
свадьбы, и это будет Натэниел, я напрашиваюсь в шаферы.
— Не думаю, что до этого дойдёт, — сказала
я, — но если так, ты будешь первой кандидатурой.
— Ты Натэниела не спросила, — напомнил Джейсон.
— А и не надо, — ответил Натэниел.
Джейсон пошёл в сторону ванной, покачивая головой.
— Ну и доминантная же тётка!
Я его окликнула:
— Ты же знаешь, Джейсон, что мне в любых отношениях
надо быть сверху.
Это должна была быть шутка.
Он повернулся и ответил:
— Анита, черт меня побери, но ты действительно всегда
сверху. Как настоящий мужчина, хотя аппаратура у тебя другая, но не она
определяет твою суть.
И он решительно захлопнул дверь. Щёлкнул замок.
Мы остались в спальне вдвоём. Натэниел приподнялся и
посмотрел на меня:
— Анита, ты не обязана сегодня доводить до конца.
Джейсон прав, все дело в том, как ты меня касалась. И я знаю, что если не
сейчас, то в следующий раз. Чем быстрее ты напитаешь ardeur, тем лучше будешь
себя чувствовать.
Я улыбнулась ему, расцепила руки и сползла вниз, вдвинув
лицо до упора ему между ног. Он сейчас не был так возбуждён, и кожа висела
свободно. Я лизнула её там, где она всего чувствительнее, и услышала, как он
ответил долгим вздохом. Эту свободную кожу я втянула в рот, осторожно оттягивая
от тела. Она недолго была свободной, и когда она напряглась, стало можно
лизнуть яйца внутри, я скомандовала:
— На четвереньки.
Он не заставил просить себя второй раз.
Я втянула яйца в рот, осторожно, по одному, очень бережно.
Покатала их во рту языком и губами, пока они не стали мокрыми и скользкими.
Остальное, то, что спереди, мелькало у меня перед глазами, но не в фокусе и не
целиком. Голым спереди я видела его всего трижды: при первой встрече, когда
создала триумвират с ним и с Дамианом, и вчера у меня в кабинете.
— Перевернись, — велела я, и он перевернулся на
спину. Он лежал толстый, дрожащий, вдоль живота, торчащий, как восклицательный
знак.
— Не помню, чтобы ты был такой большой, когда я в
первый раз тебя видела.
— Это было в больнице, меня чуть не убили тогда. Я был
не в лучшей форме.
Глядя на него, я сказала:
— Да, теперь вижу.
И я медленно потянулась к нему, приложила ладонь к его
теплоте. Но я уже теряла терпение. В другой раз я бы действовала медленнее, но
сейчас обхватила его рукой, чтобы круглая твёрдая толщина наполнила мне ладонь.
Натэниел дёрнулся, чуть приподнимаясь над кроватью. Одной рукой я спустилась
ниже, к яйцам, стала их массировать, одновременно гладя тёплую твёрдую
бархатистость.
— Такой твёрдый и такой мягкий одновременно.
Я его гладила, пока у него глаза не помутнели и шея не
начала дёргаться; он закрыл глаза и не видел, как я к нему нагнулась. Пока он
не смотрел, я обхватила губами кончик, и он вскрикнул, когда мой рот пополз
вниз. Я знала, чего я хочу — чтобы он весь оказался у меня во рту, до самых
яиц, хотя бы один раз. В другой раз я бы начала, когда он был бы поменьше, а
сейчас мне приходилось с трудом добиваться своего. Я научилась пропускать до
глотки, потому что делю постель с Микой, и надо было либо научиться, либо
отказаться от одного из моих любимых приёмов. Тренировки дали свои плоды — я
втянула Натэниела в рот одной твёрдой чёткой линией, и губы коснулись верхушек
его желез. Так я могла выдержать только один миг, потом пришлось подняться.
Подняться, чтобы вздохнуть, выпустить влагу из моего рта вдоль твёрдого ствола
его тела.
Я встала на колени у него между бёдер, и выражение его лица
стоило затраченных усилий. Настолько стоило, что я решила повторить ещё раз. На
этот раз я не заглатывала так глубоко, и могла двигаться лучше, вталкивая его в
рот и выталкивая. Я его лизала, катала во рту, сосала, и когда он уже стонал
как следует, я очень осторожно пустила в ход зубы.
— О Господи, да, ещё, ещё!
Я слезла так, чтобы можно было спросить:
— Ещё — что?
— Зубами.
Я сдвинула брови:
— Многие мужчины считают, что это больно.
— Я не из них, — ответил он, и что-то было в его
тоне такое, что заставило меня снова прижаться к нему ртом. Я снова всосала его
в себя, надвинула рот на ствол, не так далеко, как прежде, потом прикусила — не
слишком сильно, но сильнее, чем кусала любого из мужчин, с которыми мне
приходилось такое делать. При этом я смотрела ему в лицо, не слишком ли ему
больно. Глаза у него стали дикими, и он сказал:
— Сильнее.
Я посмотрела на него.
— Анита, прошу тебя, умоляю, ты не знаешь, как долго я
об этом мечтал.
Не мне быть покусанной, но я припомнила, что у Натэниела когда-то
не было «точки останова», знака «опасно! Не переходить». Я могу сделать то, что
он хочет, но мне следить, чтобы дело не зашло слишком далеко. Сейчас я,
наконец, стала делать то, чего он хотел всегда — быть наверху. Над ним.
Я навалилась на него быстро и резко, и на этот раз прикусила
так, что зубы сомкнулись вокруг плотной мясистой плоти. На миг во мне вспыхнул
— нет, не ardeur, это проснулся зверь, и его жажда мяса, того, что зажато у
меня меж зубами. Я оттолкнула его, но одновременно отпустила Натэниела, не
желая повторять опыта. Однако я уже сделала достаточно, потому что он закатил
глаза под лоб и извивался на постели. Руки его хватались за простыни, тело
напряглось и билось.
Я подождала, пока он утихнет, хотя его глаза ещё трепетали
веками, как бабочки. Когда между мигающими веками я углядела проблеск голубого,
то нежно погладила его, гладила руками, и наконец глаза стали смотреть на меня,
а не к себе под веки.