Воспоминание отхлынуло, оставив меня ловить ртом воздух.
Натэниел стоял, склонившись надо мной.
— Анита, что с тобой?
Глаза его снова стали лавандовыми.
Джейсон обнюхивал мои волосы:
— От тебя пахнет стаей.
Ричард стоял у себя в кухне, опираясь рукой на шкаф, будто
иначе его бы шатнуло.
— Теперь ты вспомнила?
— Вспомнила, — шепнула я.
— Что ты вспомнила? — спросил Натэниел.
— Ты не чуешь запаха? — спросил Джейсон. Он тёрся
губами о мою щеку.
Натэниел склонился ко мне, почти вплотную приблизил лицо.
— Волк. — Он обнюхал меня и шепнул прямо мне в
кожу: — Ричард.
Ощущение его губ на мне заставило меня на миг закрыть глаза.
Но, когда отключилось зрение, аромат накрыл меня одеялом. Сладковатый мускус
волка и едкая сладость леопарда были повсюду, как невидимая вода, и я тонула в
ней. Я думала, что моя кошка начнёт возражать — но нет, оба эти запаха
почему-то её успокоили.
— Ты все ещё принадлежишь стае, Анита, не меньше, чем
парду. Отдай им своего зверя.
Ричард смотрел на меня в упор, и я заметила царапины у него
и на правой щеке. Обычно в порыве страсти там не оставляют следов.
Я открыла глаза, и уже не видела расцарапанного Ричарда в
залитой солнцем кухне; передо мной был водопад рыжеватых волос. Натэниел
прижимался к моей щеке, его рот был точно у меня под челюстью. Он снова лежал
на мне, распределив по мне свой вес, и был тёплый-тёплый.
Джейсон все ещё держал меня за руку и тёрся ртом о шею с
другой стороны от Натэниела.
Я лежала в тепле, в безопасности, и поняла, что Ричард
передал мне часть власти над зверем. Дал возможность подышать. И надо было
воспользоваться этой возможностью, пока мой зверь не стряхнул с себя эту
тёплую, уютную лень.
Я подумала о воспоминании, как я Ричарду отдавала его зверя.
Как это вышло? Поцелуй, почему всегда поцелуй или прикосновение? Вчера мне Жан-Клод
на этот вопрос ответил — потому что мы можем использовать лишь те инструменты,
что у нас есть. Почти все их мы получили от линии Бёлль Морт, а это значило,
что наши средства, умения должны иметь вполне определённый мотив. Я все ждала,
когда этот мотив мне надоест, и отчасти так оно уже и было, я склонялась к
мысли, что нужен был бы новый набор методов, но в основном мне было тепло и
безопасно, и накрывал меня запах парда и стаи.
Они оба нежно двигали губами с двух сторон моей шеи, ласково
целуя. Так тепло прижималось ко мне тело Натэниела по всей длине, теплее любого
одеяла, и это было лучше, чем когда тебя просто обнимают. Рука Джейсона бродила
по краю моего бедра, и я не могла не отдаться ощущению его прикосновения. Это
лёгкое движение вызвало реакцию Натэниела — он вдруг стал тяжелее, чем был,
тяжёлым, каким был поцелуй Ричарда в моем воспоминании. Губы его прижались ко
мне, и, как в том же поцелуе, он стал напирать на меня, и у меня был выбор —
открыться навстречу или оставить его вне моего тела.
Зверь Ричарда покинул меня тогда через поцелуй. Я сейчас
могла целовать только одного из них, но пришла мысль, что можно делать и
кое-что другое, а при этом целоваться. Только меня не тянуло на любовь втроём.
Моё истрёпанное нравственное чувство не вынесло бы сейчас ещё одну групповуху.
Тихий голосок шептал мне: «Но это же так приятно». А голос, который я узнала,
голос моей бабули, рявкнул: «Шлюха!» Чтобы слышать свой внутренний голос,
приходится долго стараться, но иногда привычка или чувство вины заставляют
услышать эти другие голоса — те, что тебя крушат. Иногда от них даже не
избавиться.
— Мне надо отдать своего зверя своему коту, —
сказала я хриплым низким голосом и попыталась высвободить руку из руки
Джейсона, но он удержал меня и шепнул в сгиб моей шеи:
— Я буду твоим котом.
С другой стороны шепнул Натэниел:
— Её кот — это я.
Снова голос Джейсона по коже:
— Тогда я буду собачкой.
Он лизнул меня в шею, и я стала извиваться, но покачала
головой, чуть-чуть, повернула к нему голову, чтобы взглянуть в лицо.
— Не сегодня, Джейсон.
Когда я опять потянула на себя руку, он её выпустил.
Синие глаза возникли передо мной, и он поцеловал меня долгим
и глубоким поцелуем, и мой зверь лежал тихо.
— У тебя вкус крови и чужих поцелуев, — шепнул
Джейсон и отодвинулся.
Мой зверь проснулся у меня внутри, будто всего лишь
задремал, проснулся и попытался просочиться вверх. Он наполнял меня, как
надевает человек слишком тесную одежду. Я чувствовала, как он стремится
выпрямиться, вырываясь наружу, заполняет меня, будто горячая вода наливается
все выше и выше, заполняет каждый дюйм и продолжает прибывать. Она лилась и
лилась, как если бы у воды были кости, мышцы и гнев, потому что когда зверь
обнаружил, что есть границы, что кожа моя не раскроется, кости не согнутся,
тело не поддастся, он стал бушевать во мне. Он полосовал когтями и орудовал
мышцами, которым полагалось бы быть метафорическими, но они были слишком даже
ощутимыми. Он пытался вырваться из клетки, а клеткой было моё тело.
Я вопила, вопила и билась, но невозможно биться с тем, чего
не можешь коснуться. Натэниел все ещё лежал на мне, глаза его расширились от
испуга. Он попытался слезть, но я схватила его за руки и смогла произнести:
— Целуй меня.
Кто-нибудь другой мог бы на его месте заспорить — он не
стал. Он приложился ко мне губами, и следующий мой крик был заглушён его ртом.
Я желала, чтобы эта тварь из меня сбежала в него. Я пыталась её заставить, но
зверь впал в панику, и меня не слышал. Как дикое животное, загнанное в угол,
ничего он не слышал, кроме собственного ужаса.
Оторвавшись от Натэниела, я просто заорала. Джейсон оказался
тут же, взял меня руками за лицо, и в момент его прикосновения зверь
остановился в нерешительности. Кот стал принюхиваться, будто пытаясь понять,
кто это такой.
Я поглядела на Натэниела, а Джейсон все держал моё лицо в
ладонях.
— Попробуй поцеловать меня ещё раз.
Он поцеловал меня, и на этот раз я была в состоянии ответить
на поцелуй, но зверь не поднялся. Он уселся во мне, принюхиваясь озадаченно, но
не поднялся. Я разорвала поцелуй и заорала не от боли уже — от досады.
— Ричард велел поделиться зверем с кем-нибудь, кто
может дать ему выход, но он не хочет выходить. Не хочет.
— А ты все ещё стараешься удержать под контролем
ardeur? — спросил Натэниел.
Я заморгала и задумалась. Стараюсь ли? Сознательно — нет, но
контролировать ardeur — это стало рефлексом. А теперь, когда я не должна его
контролировать, а должна, напротив, вызывать к жизни, продолжаю ли я его
гасить? Продолжаю ли закрываться щитом? Ответ был положительным.