— Это потому, что сама по себе жестокость есть
продолжение чувствительности, и великие злодеяния, которые мы совершаем, в
значительной мере проистекают из чувствительности нашей души.
— Вашими устами, дорогая, говорит сама истина.
Поцелуйте меня, поцелуйте сильнее; я восхищен вашим умом, вашими чарами, и вы
должны перебраться ко мне.
— Я навек привязана к своей подруге, — отвечала
я, — и только смерть может разлучить нас.
— Она тоже может жить с вами.
— Нет, мы собираемся вернуться на родину.
В этот момент я услышала шаги Дюран. Я пошла встретить ее, и
на пороге, где нас не мог услышать Корделли, она сообщила мне, какой
замечательный трюк совершила только что.
— Я подделала доверенность и получила в два раза
больше.
— Сорок тысяч цехинов?
— Вот именно, и они уже в надежном месте.
— Какая же ты умница!
— Теперь ты не жалеешь о сделке?
— Нисколько. А вдруг Корделли встретится со своим
казначеем?
— К тому времени дело уже будет сделано. Если только он
посмеет пожаловаться на нас, мы сами отправим его на эшафот за чудовищное
преступление.
— Поцелуй меня, самая мудрая из подруг!
— Ты должна взять свою половину.
— Какая в этом нужда? Сначала побываем в замке
Корделли, а когда вернемся, разделим добычу.
— Я бы хотела, чтобы ты оставила все деньги себе: мне
больше хочется увидеть тебя в роскоши, нежели увеличить свое богатство.
С тем мы и отправились к Корделли и через несколько часов
добрались до замка — настоящей крепости, расположенной на выступе скалы,
нависшей над морем. Возле небольшой фермы у подножия скалы карета остановилась,
так как дорога заканчивалась. Отсюда нам предстояло подниматься по ступеням — я
насчитала их ровно четыреста, — которые были единственным путем к грозному
замку. Прежде чем подняться по этой лестнице, мы прошли через железные ворота,
которые торговец открыл своим ключом; за ними было еще шесть таких же преград
на некотором расстоянии друг от друга, и Корделли открывал и тщательно закрывал
их, когда мы через них проходили. Дюран; заметив, что удивление на моем лице
постепенно сменяется тревогой, решила меня успокоить и обратилась к Корделли:
— По вашему описанию я так и представляла себе ваше
жилище и велела людям своим приехать за нами завтра утром, если к десяти часам
мы не вернемся в Анкону.
— Меня хорошо знают в этих местах, — сказал
торговец, очевидно, также желая успокоить меня, — но вам не стоило
беспокоиться, мадам Дюран: я обещал вам, что вы вернетесь в город сегодня
ночью, а вам известно, что слово мое надежно.
Однако не так легко было внушить спокойствие двум нашим
девушкам. Предстоящее несчастье всегда дает о себе знать каким-то, пусть даже
неясным, предчувствием, а наши жертвы чувствовали это всеми своими органами, и
у обеих от ужаса подгибались колени.
Между тем открылись последние ворота и снова закрылись за
нами; нас встретили две женщины лет шестидесяти.
— Все готово? — спросил Корделли.
— Еще с утра, синьор, — ответила одна из
них, — мы не думали, что вы приедете так поздно.
Мы вошли в полутемный зал с низкими сводами. Корделли
подошел к окну и отдернул плотную штору.
— Взгляните-ка туда.
Каково же было наше изумление, когда мы увидели, что
находимся метров на сто выше поверхности моря и вокруг нас расстилается водная
гладь.
— Наша скала образует мыс, — объяснил
итальянец, — а здесь самая выступающая точка; отсюда до берега
приблизительно полмили. Можете кричать сколько угодно, и никто вас не услышит.
Мы поднялись на несколько ступенек и вошли в другой зал, где
должна была происходить оргия.
Пожалуй, никогда я не видела ничего более жуткого. На
круглом возвышении, в центре также круглой комнаты, лежали самые разные
инструменты для всевозможных пыток, которые сразу бросились нам в глаза, когда
мы переступили порог. Среди них были такие необычные и отвратительные, о
существовании которых я даже не подозревала. Рядом с этим арсеналом стояли два
огромных, устрашающе смуглых головореза с ужасными усищами и еще более ужасной
внешностью; оба были голые, похожие на дикарей и готовые, судя по всему,
выполнить любой, самый чудовищный, приказ. Каменные стены этого адского
каземата украшали и делали их еще мрачнее пятнадцать довольно свежих трупов; на
четырех стульях, окружавших помост, сидели две девушки лет шестнадцати и двое
юношей пятнадцати лет, все четверо совершенно голые. Старые женщины, те, что
встречали нас, закрыли на засов двери. Корделли посмотрел на нас, явно
наслаждаясь произведенным впечатлением.
— Вот здесь мы и будем работать, — сказал он, и,
взглянув на наших девушек, добавил: — Редко, очень редко, покидают эту комнату
те, кто входит сюда. Будьте добры, донна Мария, снимите с них одежды, разожгите
камин и приступим к делу… Я чувствую, как в моих яйцах бурлят соки, и признаюсь
вам, что не часто у меня бывает такое расположение к жестоким развлечениям.
Потом монстр посмотрел на меня.
— Вас, Жюльетта, я назначаю своей помощницей, главной
распорядительницей бала; раздевайтесь и подойдите ближе. Вы будете служить
только потребностям и желаниям моего члена и моего седалища и хорошенько
следить за их состоянием. Если я захочу сношаться, вы языком смажете мне задний
проход и органы, которые будут меня содомировать, а руками будете вводить их в
мою задницу. Если мне захочется кого-нибудь содомировать, вы должны направить
мой инструмент в отверстие, которое я выберу и которое вы также смажете языком.
После подготовки вы должны сосать мне язык в продолжение всего акта. Кроме
того, от вас требуется неукоснительное повиновение и глубочайшее почтение: не
забывайте, что сюда попадают либо рабы, либо жертвы.
Вы, Дюран, будете подводить ко мне служителей и запомните
хорошенько: первым делом вы должны подставить мне для поцелуя свой зад.
— Ну а вы, — обратился он к старухам, которые были
обнажены ниже пояса и держали в руках связки тонких зеленых прутьев, — вы
будете находиться рядом со мной и обрабатывать мне бока и ягодицы, когда
сочтете это нужным для моего возбуждения.
Теперь насчет вас, Кровопийца и Варвар: учтите, что вы не
только палачи — вы должны позаботиться о моей заднице и прочищать ее, как
только почувствуете, что она жаждет этого.
Он оглядел строгим взглядом детей, в почтительном молчании
сидевших на стульях, и добавил:
— Единственная ваша обязанность — беспрекословно
подчиняться. Вы все — мои отпрыски, хотя и от разных матерей, но не думайте,
что кровные узы помешают мне отправить вас в долгое и мучительное путешествие к
смерти: я подарил вам жизнь для того лишь, чтобы иметь возможность отобрать ее;
детоубийство — одно из сладчайших моих удовольствий, а наше родство сделает
ваши страдания еще более приятными для меня.