Моим ответом был громкий смех. Подручные подвели бедняжку к
Корделли; он начал с обычных в таких случаях поцелуев, которыми осыпал каждую
частичку прекрасного тела, затем несколько минут выворачивал наизнанку потроха
Раймонды своим несгибаемым членом, после чего велел посадить ее в железную
клетку, кишевшую жабами, змеями и прочими неизвестными мне рептилиями, а также
отощавшими собаками и кошками, которых не кормили целую неделю. Трудно
представить себе вопли и эксцентричные прыжки и антраша бедной моей служанки,
на которую набросилась голодная свора. Я едва не лишилась чувств от восторга,
чему немало способствовала Дюран, ласкавшая меня возле самой клетки; рядом с
нами Корделли забавлялся со своими старыми дуэньями. Прошло совсем немного времени,
и от Раймонды почти ничего не осталось, и первыми исчезли в клыкастых пастях ее
груди и ягодицы. Самый потрясающий момент наступил, когда она в последний раз
открыла рот, чтобы закричать, и в ее глотку нырнула здоровенная змея,
подавившая только что родившийся вопль.
— Ха! Ха! Ха! — загрохотал Корделли и разразился
градом невнятных ругательств, вытаскивая свой орган из седалища дуэньи. —
Я-то думал, что с этой старой калошей избавлюсь от опасности оргазма, но не
тут-то было, разрази гром мою задницу! Я креплюсь из последних сил! —
отчаянно заорал он.
— Нет, нет, сударь, этого не должно случиться, —
засуетилась я, пытаясь рукой опустить вниз его разъяренный фаллос, —
давайте ненадолго отвлечемся.
— Хорошо; скажи, как ты находишь эту клетку, Жюльет-та?
Я придумал это для твоей шлюхи в первый же момент, когда увидел ее зад: мне
достаточно один раз взглянуть на этот женский предмет, и приговор уже готов;
если хочешь, дорогая, я предскажу свою судьбу по твоей заднице.
Мерзавец начал больно щипать мои ягодицы, я ловко
выскользнула из его объятий и как бы невзначай подставила ему его собственного
сына, последнего оставшегося в живых. Корделли уставился на мальчика безумным
свирепым взглядом — это был тот самый ребенок, чью мать замучили совсем
недавно, и ее труп до сих пор висел на стене.
— Насколько помню, — начал величайший из
грешников, — я решил подвергнуть этого маленького попрошайку той же самой
пытке, от которой три дня назад умерла его мать. Первым делом выколем ему
глаза, потом отрубим руки и ноги, переломаем кости, и пока я буду его сношать,
кто-нибудь из вас прикончит его ударом кинжала.
— Стало быть, эту процедуру перенесла его
матушка? — спросила я.
— Совершенно верно.
— У меня нет никаких возражений, однако осмелюсь
добавить, что помимо всего прочего не плохо было бы вырвать ему зубы и заодно
язык, которым, кажется, он собирается что-то сказать нам.
— Вырвать зубы! Отрезать язык! О, Жюльетта! —
взвыл счастливый Корделли. — Да, я слишком поторопился разделаться с его
родительницей. Но теперь мы исправим эту оплошность с сынком. Эй, вы, — он
щелкнул пальцами, взглянув на палачей, — за работу!
В продолжение церемонии Корделли прочищал мне зад, во все
глаза смотрел на убитую горем девочку, чья очередь должна была наступить позже,
и его усердно пороли обе дуэньи.
Я должна отметить ловкость и мастерство, с какими орудовали
подручные хозяина, а уж страдания жертвы и ее ужасающие пытки описать просто
нет никакой возможности. Когда Корделли заметил, что с этим делом вполне
справится один, он велел второму, с ног до головы покрытому засохшей кровью,
сношать меня в вагину с тем, чтобы усилить свои ощущения, которые он испытывал
в моем анусе. Всевышний не даст мне соврать, что я никогда не отступала перед
самыми огромными членами, но натиск этого, друзья мои, причинил мне жуткую
боль. Однако, хотя этот субъект был в высшей степени вульгарен, ужасные дела,
которыми он себя запятнал, его бесцеремонность и сквернословие, а также
содомистская приправа, которой угощал меня его господин, — все это очень
скоро привело меня в экстаз, и я залила его член доброй порцией горячей спермы.
Корделли, услышав мои восторженные богохульства, смешавшиеся с воплями жертвы,
не выдержал, его семя прорвало все преграды, и оба моих отверстия заполнила
липкая жидкость. Однако убийство мальчика еще не завершилось, и палач предложил
сделать передышку.
— Ни в коем случае, — ответил итальянец и
прокомментировал свои слова так: — Странные все-таки люди: они полагают, будто
человека можно истязать только в возбужденном состоянии. А вот я — рациональный
человек и могу с равным успехом делать это как в пылу страсти, так и с
абсолютным хладнокровием. Природа наделила меня вечной жаждой крови, и мне нет
нужды приходить в исступление для того, чтобы проливать ее.
После чего пытки продолжились.
Правда, желая оживить эту сцену, я вложила обмякший орган
Корделли себе в рот, а Дюран начала подзадоривать его словесно.
— Знаете, Корделли, вашей жестокости, несмотря на
размах, чего-то недостает.
— Я вас не понимаю.
— Как только вы совершаете очередной, потрясающий своей
жестокостью поступок, все равно остается впечатление, что его можно было
сделать еще более жестоким.
— Докажите, мадам.
— Это нетрудно. Позвольте мне самой организовать
истязание последней вашей дочери, и я уверена, что вы увидите пытки, которые превосходят
те, что подсказало вам ваше робкое воображение.
— Продолжайте, — сдержанно отозвался торговец.
— Посредством тех же самых приспособлений, которые
здесь есть, — продолжала моя спутница, — ваш человек должен был
аккуратно содрать с девушки кожу, после чего ее освежеванную тушу следовало
выпороть колючими прутьями, затем натереть уксусом и это надо повторить семь
раз. И вот когда все ее нервы будут оголены, в них надо вонзать маленькие,
раскаленные докрасна булавки, а тело можно положить поближе к огню.
— Прекрасная мысль, Дюран, — одобрительно заметил
Корделли, — однако предупреждаю: если это помешает мне получить
наслаждение, вы испытаете такую же пытку на собственной шкуре.
— Я согласна.
— Тогда за дело.
Дуэнья подвела к нам самую младшую и самую прелестную из
дочерей. Несчастное создание имело безупречную фигурку, великолепные золотистые
волосы, лицо юной мадонны и глаза, которым позавидовала бы сама Венера.
Блудодей захотел облобызать маленький изящный зад, присовокупив к этому
несколько высокопарным тоном:
— Я должен последний раз почтить его до того, как моя
злодейская рука сомнет эти розы. Признайте, друзья, что этот предмет поистине
бесподобен!
Но скоро, вдохновляемый мыслью о предстоящих истязаниях,
Корделли перешел от панегириков к жестокостям.
Два раза извергнувшись в предмет своей страсти, он покинул
поле боя, чтобы полюбоваться со стороны на то, как более внушительные орудия
его подручных будут терзать невинную девочку. Была предпринята первая попытка,
но, как вы догадываетесь, успеха удалось добиться только ценой полного
разрушения крохотного ануса. В продолжение мучительной операции хозяин
содомировал одного из палачей, а другой в это время овладел вагиной ребенка,
который теперь напоминал ягненка, попавшего в лапы двух разъяренных львов. Еще
сильнее возбудившись этой картиной, распутник выбрался из зада первого палача и
с ходу овладел вторым и, наконец, сочтя себя достаточно подготовленным к
главному событию, дал знак начинать пытку, распорядительницей которой назначил
Дюран.